aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Глава 4 – Родом из цирка | Разорванный круг

Машинистка, перепечатывая первую главу, плакала над ней. Рассказал об этом Валентину. Он остался на удивление спокойным:
– Объяснимая реакция одного человека на судьбу другого. Или попросту говоря – вполне человеческое проявление жалости.
– Но тебе-то эта жалость понятна? – спросил я.
– Умом понимаю, сердцем отвергаю, - ответил Дикуль. И тут же с места в карьер: – Пойми, наконец, что я, что мы – бывшие и настоящие калеки – испытали и прошли через то, что вам, здоровым, вот так, чтобы полностью, понять не дано. И дай Бог вам не знаться с этим как можно дольше. А лучше – никогда! Слышишь? Никогда!
Предваряя первый рассказ Валентина Дикуля, от себя добавлю: никому бы не пожелал детства, похожего на его детство

Родился я в Каунасе, в послевоенные годы.
По отцу, Дыкулю Ивану Григорьевичу, украинец. По матери, Анне Корнеевне, русский. Фамилия моя, та, что в метрике была указана, – Дыкуль. Через ы. Но в литовском языке звук ы отсутствует, и пока жил в Литве – по детским домам и у бабушки своей, Прасковьи Никитичны, – звался Валентинасом Дикулисом. Сейчас по паспорту – Дикуль. Валентин Иванович Дикуль.
Отца почти не помню. Нет, помню. Большого, сильного, доброго и веселого человека помню. Это и есть мой отец. Другим он просто не мог быть.
Когда узнал, что он погиб от пули бандита, дал себе слово отомстить за него. Я тогда еще в детский сад ходил. Дети той послевоенной поры – это неправильно взрослые дети. Часто больные, постоянно голодные и отчаянно взрослые.
Через полгода после гибели папы умерла мама.
Я хорошо помню ее. Худенькая, легонькая такая, порывистая и очень красивая. Она тяжело болела. И отца любила так сильно, что не пережила его гибели.
С мамой беда случилась летом, когда наш детский садик жил на летних дачах. Как мне много позже рассказывали, в ту страшную ночь я проснулся и заплакал. Никак не мог успокоиться. Но я-то знаю, почему довел себя до истерического крика в ту ночь. Никто не может этого знать, только я один.
У моих ног, перед кроваткой, стояла мама. Я отчетливо видел ее силуэт. Она тянулась ко мне, хотела взять на руки, но какая-то сила мешала нам соединиться. Я тоже пытался коснуться ее руки и бился в истерике от непонятного страха.
Сбежались все: нянечки, воспитательницы, – долго-долго меня успокаивали.
Утром приехала бабушка и сказала, что ночью умерла моя мама. Перед смертью она повторяла: Валечка, Валечка... Дайте мне Валечку! В-а-а-ль... Это были ее последние слова.
Я слышал, как воспитательница рассказывала бабушке, что ночью у меня была истерика и никто не мог понять, отчего вдруг со мной случилось такое. Они еще шептались о каких-то потусторонних силах. Я ничего не понял из их разговора. Лишь врезалась в память случайно расслышанная фраза, произнесенная бабушкой: Боже мой, не может быть. В тот час умерла Аня.
Оказывается, может. Да что там может – на самом деле было... Я видел силуэт мамы, видел ее протянутые ко мне руки...
Где и при каких обстоятельствах погиб отец, а он был военным, узнал лишь в восемьдесят восьмом году. Раньше все мои запросы в соответствующие инстанции оставались без ответа. Или архивы были утеряны, или что-то другое. Я не знаю.
Когда я уже был известным человеком, пришло письмо из Управления КГБ Украины по Киеву и Киевской области, благодаря которому многое объяснилось. Маме, конечно, было известно, где и когда погиб папа. Но не успела мне рассказать, мал я еще был. Бумаг никаких не осталось. К тому же, в делопроизводстве той поры сохранилась удивительнейшая запись. Оказывается, после смерти мамы меня вскоре убило молнией. Поэтому и прекратились поиски единственного наследника Ивана Григорьевича Дикуля.

Назад Оглавление Далее