Библиотека

Выпускной бал

И был последний день.
Все двенадцать лет вместились в эти несколько часов. Двенадцать лет, с детскими радостями, переживаниями и проблемами. С надеждой, что когда-нибудь смогу ходить, в самом начале и с пониманием, что этого никогда не случится, с реальностью полной неподвижности в конце. Со сменяющимися вокруг меня, такими же, как я, детьми. Многие лежали годами, некоторые на лето уезжали домой и вновь возвращались осенью. В отличие от меня, все они были любимы, имели семьи, мам и пап, родственников, которые их посещали. Посещали даже тех, кто приехал из далеких сел и деревень. Хоть и не очень часто к ним приезжали, дети были уверены — к ним обязательно приедут. В отличие от них я знал, что мама, папа и сестренка живут рядом, но мои ожидания всегда оставались напрасными.
Чувство стыда, это то, что переживал я все эти годы. Мне было стыдно, если кто-то подходил ко мне и протягивал яблоко или конфету. Мне было стыдно, когда кто-то из пришедших родственников, просил своего ребенка передать мне какое-нибудь лакомство. Они приходили не ко мне, но, каким-то чутьем угадывали, что я — брошенный — и пытались, в меру сил, согревать и утешать меня, как оставленного на улице котенка. Чужие родители делились приготовленными для своего любимого ребенка угощениями со мной — маленьким инвалидом, никем не любимым и полузабытым. Я радовался гостинцам и страдал одновременно. Мне было стыдно. Это был стыд нелюбимого существа перед согретыми родительским вниманием товарищами. Стыд нищего перед богатыми, плохого — перед хорошими. Ко мне не приходят, значит меня не любят, значит я плохой. А если я плохой, то ко мне и не будут приходить. Вот только как стать хорошим, милым родительскому сердцу с моим заболеванием? С первых дней пребывания в санатории, поселилось во мне, совсем недетское ощущение одиночества, униженности и ненужности никому. Тоска по дому и постоянное ожидание, что кто-то из моих родных вспомнит обо мне и придет жили во мне на протяжении всех двенадцати лет. А родительскую ласку мне старались дарить совершенно посторонние люди.
После памятного урока в Саратове я никогда ничего не просил, хотя, очень хотелось мне яблок, конфет, печенья — да мало ли чего хочется ребенку? Мое 'санаторное' детство явилось причиной того, что с тех пор я не люблю яблок, конфет, шоколада. У меня этого не было и значит я не люблю. Это все мне просто 'никогда не нравилось'. И с тех пор, для меня стало естественным — если мне что-то недоступно, значит — я этого просто не хочу.

* * *

Я проснулся очень рано. Проснулся, как будто от удара — это мой последний день в санатории. Я прожил тут двенадцать лет, встретил совершеннолетие и вдруг — последний день.
Сегодня ожидалась праздничная линейка — тех, кто заканчивал школу должны торжественно провожать. И хотя за год, я намозолил глаза всем, до кого доехал, в том смысле, что меня видели очень многие, все равно, я не смог перебороть стеснения и предстать в шеренге выпускников на своей нелепой коляске. Мне тогда было не по силам долго выдерживать настороженно-брезгливые взгляды незнакомых людей.
Мы с Сергеем наблюдали за происходящим, скрываясь за углом здания школы, оставаясь невидимыми для любопытствующих глаз. Все выпускники, нарядно одетые, выстроились на площадке за школой. Завуч и главврач сказали добрые напутственные речи, пожелали выпускникам здоровья и 'упехов на жизненном поприще'. Почему-то нелепое 'поприще' гвоздем засело в моей памяти. Наконец, прозвенел последний звонок. Я смотрел из-за угла на одноклассников, и на глаза накатывались слезы. Мне хотелось плакать, все двенадцать лет оказались спресованными в грустных всхлипах бронзового колокольчика. Завтра уже начнется новая жизнь. Санаторий закрывал передо мной двери. А дом? Откроет ли свои? Я рвался домой, и в то же время очень боялся этого. Линейка закончилась. А с ней и моя школьная жизнь.
Мы попрощались с Сергеем — за ним приехал отец. За мной приезжать никто не собирался, но родных предупредили заранее. Главврач специально заказал машину. Оставлять меня в санатории даже на один час никто не хотел. Все, что можно для меня сделать, врачи и педагоги сделали. Если б не последний класс, меня выписали бы раньше. Мои вещи мне помогли собрать дня за три. Да и вещей-то, было немного. Все, что скопилось за эти годы, и чем я очень дорожил — подаренные книги.
Машина подъехала к подъезду, близко подходить к которому я так панически боялся во время своих памятных прогулок. Шофер вышел чтобы позвонить в дверь. Пока мы ехали, он всю дорогу шутил, что вот сейчас мы приедем, а дома никого не будет. Тогда он отвезет меня назад. Он шутил, а мне было не до его шуток. Я понимал, что и так может случиться. А где-то глубоко внутри, теплилась глупая надежда, может быть мне, еще один день, удастся переночевать в санатории, который я воспринимал для себя как защиту. Защиту от встречи с родными.