aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Глава 7. Долгая дорога к Храму

Сущность всякой веры состоит в том, что она придает
жизни такой смысл, который не уничтожается смертью.
Лев Толстой

Я сидел в той же «Ниве», что год назад забросила меня, как оказалось, в совершенно другой мир, который не только перевернул моё представление о том, как я жил в последнее время, но раз и навсегда определил моё отношение к жизни, к миру, к самому себе. Не стоит беспокоиться: я не стал отшельником, не выстроил в сибирской тайге скит, не расшиб лоб в оголтелых молитвах. Просто я стал другим, что, наверное, и требовалось доказать, как говаривали в одном фильме... И я возвращался.
Ровно год я провёл в Свято-Николаевском монастыре трудником у отца Валерия. Удивительное место, поистине чудесное, способное залечить любые раны, как физические, так и душевные. Чтобы не было заблуждений, поясняю сразу, что трудничество — отнюдь не монашество, трудники в чём-то подобны вольноопределяющимся в армии, они живут и работают при монастырях и в качестве вознаграждения получают при длительном пребывании там кров и питание. В отличие от послушников трудники не обязаны посещать ежедневные службы, исключение составляют лишь службы по выходным, но причащаются они каждый день. Все свои вредные привычки трудник обязан оставить вовне, на все свои деяния испрашивать благословения настоятеля. В принципе, трудникам не запрещается выходить за пределы монастыря, но это не одобряется, поскольку «...каждый выход в мир способствует духовному падению».
Стоит ли говорить, что моё трудничество было несколько более свободным в смысле многочисленных ограничений. С первого же дня отец Валерий, проведя со мной проникновенную, почти что двухчасовую беседу, более похожую на «разведку боем», и убедившись в моём искреннем желании задержаться в монастыре на неопределённое время, обозначил мне круг моих непосредственных обязанностей. Учитывая мои специфические навыки, на моё попечение был передан компьютерный класс церковной школы, оснащённый, на моё удивление, по высшему разряду, а также гараж, в котором нашли пристанище «лендкрузер» батюшки, «десятка» Николая — звонаря, первого помощника настоятеля и пресс-секретаря в одном лице, личности во
многих отношениях примечательной, и тентованная «газель». Все машины были в приличном состоянии и особых забот мне не доставляли.
Я достаточно быстро влился в ритм жизни обители и усвоил в меру простые правила местного общежития: не лезть с местный монастырь со своим уставом, на всё испрашивать разрешения и... молиться денно и нощно.
Поначалу это было непросто. Несмотря на то, что я не был ограничен рамками какого-то помещения, как в тюремной камере, или оградой, как на зоне, я оставался пленником определённого пространства, повязанный обязательствами, взятыми на себя при «вхождении в должность». В общем-то, для многих и этого достаточно, но моя натура, привыкшая за годы вольной жизни к псевдосвободе и никому не понятному «праву выбора» первое время тяготилась необходимостью всё согласовывать. Правда, когда однажды на мои очередные сетования Николай просто сказал: «Вспомни себя прикованным к постели», я раз и навсегда уяснил себе, что свобода, действительно, всего лишь осознанная необходимость, прав был товарищ Энгельс. Не поспоришь. И перестал скулить по поводу и без повода.
Работать было интересно. Вот уж, действительно, праздник освобождённого труда, как нам когда-то втирали. Детишки в церковной школе были все как на подбор умненькие, предельно вежливые, от чего я, честно говоря, в наших мегаполисах уже и отвыкать начал. Я настраивал Интернет, реставрировал операционку, учил их работать в фотошопе и других полезных программах. Отца Валерия эти чада просто боготворили, кроме того, из мальчишек он сотворил деревенскую футбольную команду, одел-обул их на свои деньги и возил по всевозможным турнирам. Сетовал, что вот только тренера толкового заманить к себе никак не может. Но рассчитывал со временем решить и эту проблему.
Умелец на все руки, Николай, молодой ещё мужчина, с чёрной бородкой и коротко постриженными волосами цвета воронова крыла, как оказалось, закончил исторический факультет Санкт-Петербургского университета, увлёкся по уши колокольным звоном и даже освоил нелёгкую профессию звонаря и приехал сюда, в Покровку, исключительно по зову сердца. Каждый день он забирался на почти пятидесятиметровую надвратную колокольню и оглашал окрестные леса и перелески малиновым звоном... Мы с ним сдружились, благо что небольшая разница в возрасте давала нам много тем для продолжительного общения. Частенько он уезжал по делам обители в облаетной центр, приглашал с собой и меня, но я, памятуя о своём практически нелегальном положении, отшучивался и каждый раз оставался в деревне. Чем вызвал особое расположение отца Валерия, который, несмотря на свой относительно скромный по церковным меркам возраст, более всего чтил уважение монастырских правил.
Как-то на досуге он рассказал удивительную историю появления этого монастыря, и я в очередной раз проникся чувством глубокой гордости за народ, способный на такие духовные подвиги.
В самом начале двадцатого века на правом, высоком берегу реки Самарки, в двух верстах от села Большой Покровки поселился в пещерах казак Верхне-Озерной станицы, некто Захарий Карцев. По его собственным словам, ему это место было указано самым Промыслом Божиим. Что собственно явилось самому Захарии — толком не известно, но то, что накануне его появления на месте будущего монастыря местные жители видели чудом появившийся из-под земли и словно устремлённый в небеса огненный столп — известно доподлинно. И все посчитали это несомненным знаком свыше.
Жизнь одинокий отшельник проводил в посте, молитве и трудах. Года два Захарий жил один, впоследствии у него появилась братия: крестьяне из соседних сел, ищущие спасения и подвига. Все они трудились главным образом на копании подземных пещер, питались подаяниями добрых людей, ночью собирались для молитвы в одну общую келью, где неизменно вычитывалось правило, положенное для истинных иноков. Так трудами первых насельников, и было пройдено в земле около ста сажен13 пещерного хода.
С течением времени отшельники-пещерокопатели обратили на себя внимание окрестного населения. Желающих спасаться все прибавлялось, места же для всех не находилось. Нужда побуждала поставить просторную келью. Крестьяне села Покровки уступили Карцеву под келью и садик клочок земли, на которой и поставлен был отшельниками первый домик. Впоследствии Карцевым была куплена десятина земли под надворную постройку, а когда наследники самарского купца Шабалова пожертвовали для будущей обители тридцать с лишним десятин земли, то преосвященным епископом Иоакимом разрешено для братии устроить домовую церковь. Указом Святейшего Синода 1909 года положено начало скита от Мещеря-ковского монастыря.
Захарий Карцев, неослабный в силе воли при несокрушимой энергии, шёл к одной намеченной цели: соорудить постоянный храм. Для святого дела находились благодетели: они жертвовали церковную утварь, облачения, колокола, иконы и многое другое, не менее полезное в хозяйстве, и через два года после основания, наконец, был сооружен довольно вместительный каменный храм. Кроме него возвели корпус для братии, трапезную, разбили сад, обустроили собственное хозяйство, насчитывавшее семь лошадей и столько же коров. Под посев послушникам отвели около двадцати десятин. Возглавил общину из тридцати шести послушников сам Зосима теперь уже в ранге иеромонаха.
Много трудов, а еще больше препятствий лежало на пути отца Зо-симы к осуществлению намеченной им цели, но при помощи Божией и сочувствии благочестивых людей труд был благополучно завершен, все препятствия поборены. В день второй октября 1911 года преосвященный Дионисий, епископ Челябинский, прибыл в скит и совершил всенощное бдение. Так было положено начало короткой, но непростой истории Свято-Николаевского монастыря.
В девятнадцатом годы того же века монастырь был разорён. Монахам было предложено бросить всё и уйти, и некоторые так и сделали, но многие остались, их-то потом и расстреляли в лесу под Оренбургом в 1931 году. Теперь памятный крест стоит на месте их захоронения. Сам Зосима гонений не выдержал и скончался через три года.
Наземные постройки большевики снесли, вырубили сад и тополиную аллею, сняли колокол, закопали святой родник. Но жители села продолжали ходить в пещеры и молиться, тогда власти засыпали и сам вход в пещеры, чтобы никто и никогда в них больше не заходил.
Здесь немного отвлекусь и добавлю, что все наземные постройки монастыря монахи строили из кирпича собственного кирпичного завода. Кладка была очень прочна благодаря уникальной рецептуре раствора на основе яиц и меда. Разрушив монастырь, впоследствии вандалы из этого же кирпича в самой Покровке построили магазин, клуб, и, что любопытно, эти здания до сих пор стоят в целости и сохранности.
В 1993 году была совершена первая попытка найти вход в Святые пещеры, но они открылись человеку только спустя почти десять лет. Сегодня сюда приезжаю сотни паломников и не только из близлежащих областей, а со всей России. Люди молятся, просят помощи или просто благодарят Бога, каждый находит свои слова и свою причину сюда приехать. Водят экскурсии по пещерам не профессионалы, просто люди, которым интересно знакомить приезжих и чудесной историей монастыря. Поэтому каждая экскурсия по-своему уникальна и неповторима. Паломники есть всегда, но водят желающих небольшими группами, поскольку в пещерах очень тесно, потолки низкие, я со своими ста восьмьюдесятью сантиметрами роста там нагибаюсь довольно прилично. Да и вдвоём там разойтись сложно по той же причине.
Сегодня для осмотра и молений открыты только около двухсот метров подземных ходов, но, чтобы понять всю грандиозность работ, проведённых монахами, достаточно сказать, что это примерно десятая часть того, что было выкопано здесь ими в течение всего лишь двух десятилетий. Вот что писал об этих краях один писатель: «Здесь совершенно другой мир. Необычайно чистый воздух и красная тишина в спокойном мерцании свечей. Суетность мира отступает уже на входе. А за первым поворотом вдруг ощущаешь, как на тебя обрушивается Нечто более высокого порядка, идущее, вероятно, из глубин мироздания. Таковы пещеры бывшего Свято-Николаевского мужского монастыря, или, как его называли в близлежащих деревнях до революции, «Николы»...»
В общем, примечательное место настолько, что не грех был на его описаниях остановиться подольше.
Когда жизнь моя несколько обустроилась, я написал эсэмэску Елене, сообщил, что у меня всё в порядке и указал почтовый адрес. Трясся, как в лихорадке, боялся, чтой там и как, но ответ пришёл неожиданно быстро: «Позвони!»
Всё ещё маясь шпиономанией и страдая конспирологией, я нажал заветную клавишу быстрого набора и услышал такой далёкий и почти забытый голос:
Привет, Серёжа!
...Болтали мы долго. Я рассказывал всё, что произошло со мной, она внимательно слушала, не перебивая. Только изредка задавала наводящие вопросы или уточняла детали. Затем принта моя очередь спрашивать, и я постарался выяснить, с какого такого перепуга Следственный Комитет Москвы пытался достать меня на Урале.
— Всё оказалось гораздо сложнее, чем ты предполагал, дорогой, — устало пояснила Елена. — И, похоже, ты зря обвинял во всех своих бедах исключительно свою супругу. Не хотелось бы тебя расстраивать, Серёжа, но ты должен знать... Светлана Котова пропала при невыясненных обстоятельствах во время погружения на Лазурном берегу. В общем, нырнула — и не всплыла. Тело так и не нашли. Это случилось два месяца назад, в конце августа.
Я выглянул в окно. Поздний сентябрь плакал мелким дождиком, хлюпая по багрянцу кленов. По дорожкам холодный степной ветер гонял сиротливую листву. Наверное, надо было разрыдаться, облегчить душу, но не получалось. Стояла в глазах соль, и выходить не спешила. Чтобы сменить тему, я спросил:
— Я всё ещё в бегах?
На том конце света грустно усмехнулись:
— Ты — нет, но пока в Москве появляться тебе небезопасно.
Не слишком и понятно, но переживём... Вопросы оставались.
— А как там Борис? Живёт и процветает?
— По моим сведениям, он занял пост директора «Эклектики» при новом хозяине вашего холдинга. Кажется так.
— Холдинга? Была же вполне себе конкретная архитектурная фирма...
— Которая превратилась в многопрофильный холдинг. Несколько строительных компаний, сеть автозаправок, пара-тройка супермаркетов. Но это не его заслуга, поверь... Всего тебе пока сказать не могу, лишь добавлю, что твои деньги и бизнес — не самая главная цель тех людей, что затеяли игру. Мы только ещё подбираемся к ним, даже примерно не известны личности тех, кто реально стоит за всей Игрой. Поэтому будь там, где ты есть, до особого распоряжения, я слишком долго тебя ждала, чтобы так быстро потерять. Ничего служебного, личный эгоизм, дорогой. Звони, я всегда рада тебя слышать.
Я больше не звонил. Хватило одного разговора, чтобы я оказался выбитым из колеи размеренной жизни раз и надолго. Пару недель я почти не спал, едва закрывал глаза, перед ними вставала Светка, такая, какой я запомнил её в ту нашу последнюю и самую жаркую ночь... И весь мой напускной аскетизм слетал с меня, как шелуха с семечки. Я катался по кровати, зажимая в зубах одеяло, стонал от невысказанной боли, от чувства невосполнимой потери... Я не мог поверить, что её больше нет, что с этого момента и навсегда от прошлого останутся одни лишь воспоминания. Я как-то в раз вдруг понял, что одно дело разойтись с человеком, совсем другое — потерять его навечно. Оказалось, что где-то глубоко внутри себя я подспудно мечтал её увидеть, услышать её голос, хотя, как мне казалось, давно вычеркнул
её из своей жизни. И даже рассказывая свою одиссею сначала Петру, потом дяде Фёдору, я неосознанно оправдывал её, искал других виновников всех тех бед, что свалились на мою буйную головушку в одночасье. В чём-то я оказался прав: вина моей бывшей на поверку вышла не столь уж явной. Похоже, она тоже стала жертвой этой разводки, пока непонятно только, в какой мере. Но разобрались с ней не в пример оперативнее, нежели со мной. С другой стороны, она и не пряталась с такими ухищрениями, жила своей жизнью по привычке открыто. Кто же за всем этим стоит, если даже Бориса Елена считает всего лишь одной из «шестёрок» в этой комбинации...
Но всё проходит, и это прошло... Упал первый снег, мы с Николаем время от времени становились на лыжи, брали ружья и выходили на местный скотомогильник в погоне за лисьими шкурками. А то и гоняли по окрестным полям зайцем. Время от времени компанию нам составлял неугомонный Петька, зачастивший ко мне в гости, как только я перестал быть здесь на птичьих правах. По части выпивки компанию я ему теперь не составлял по понятным причинам, но рыбалка летом и по осени, охота зимой стали нашим совместным отдыхом. Не забывал меня и дядя Фёдор, хотя бы раз в месяц привозивший весточку от мамы, а то и сама она увязывалась с ним ко мне в гости. Тогда в моей маленькой комнатке, почти что келье, пахло духмяными домашними пирожками, вареньем и домашним хлебом, который никто не умеет печь лучше моей мамы.
Петька похохатывал надо мной, называя в шутку «иноком», но втайне завидовал, правда, непонятно чему. Ему нравилось возиться со мной в гараже, носиться на «лендкрузере» отца Валерия по окрестностям, слушать мои байки из истории здешних мест. К тому же Ольга его забеременела вторично, и будущий «дважды папа» был на седьмом небе от счастья, и его распирало от желания обсуждать будущее своего ребёнка со всеми, и со мной, в том числе.
Новый год мы отмечали всем семейством, в Покровку притащились и Пётр с Ольгой, и мама с дядей Фёдором, Е1иколай не поехал к родне в Питер, а составил нам компанию. А когда куранты отбили новогоднюю полночь, и отгремели петарды, на огонёк заглянул и отец Валерий, поздравил нас с праздником. Так начался первый год моей новой жизни. Так, по крайней мере, я решил про себя. У меня были обширные планы, которые я вынашивал свободными вечерами, сидя
в своей комнатке-келье. Оставалось претворить их в жизнь.

* * *

Отшумели зимние метели, первая капель покатилась с крыш. Под мартовским солнцем проседали шапки сугробов. В городах снег уже почти сошёл на нет, но здесь ещё распоряжалась зима, и я лишний раз убедился, что природа живёт исключительно «по старому стилю» календаря, не желая считаться с нашим летоисчислением.
Был март, пела весна, оживала природа, пробуждалась от зимней спячки, уже прилетели с южных курортов первые грачи, совсем по Саврасову, когда в моей жизни случился очередной крутой поворот...
Я повстречал Юльку.
В тот день, как обычно в последнее время, я встречал очередную группу паломников. Автобус от станции прибывал в десять утра, и я, по своему обыкновению, пробежавшись трусцой от школы и до монастырского подворья, переоделся в сторожке во что-то более цивильное, нежели спортивный костюм, и выбрался понежиться на весеннем солнышке. Вокруг, куда не брось взгляд, простиралась такая восторженная красота, что захватывало дух, хотелось позабыть обо всех напастях и пройтись колесом, бросая вызов бездонным, невероятно голубым небесам. Я зажмурился как кот в предчувствии кринки со сметаной, а когда распахнул глаза, то увидел её...
Взлохмаченное огненно-рыжее создание, в ореоле кудряшек, в каком-то невероятном то ли балахоне, то ли пончо, сапожки на высоком каблуке, элегантные, в чём-то даже пижонистые, но совершенно не по сезону. Тончайшие лайковые перчатки, возможно, и греют самолюбие хозяйки своим изыском, но уж руки-то не греют точно. Это только по календарю у нас весна, а так ещё бабки говаривали: «Мар-ток — наденешь двое порток!» На солнышке тепло, а поди, отойди малость в тень: моментально продрогнешь. Но не об этом была моя первая мысль...
Глаза! Ослепительно зелёные, не от этого мира глаза! В них отражались надвратная колокольня, безграничная синева неба и моя мгновенно поглупевшая физиономия, окончательно дискредитированная глупой улыбкой от уха до уха... Она смотрела на меня и улыбалась в ответ чисто и светло. И когда я проглотил комок, вставший поперёк горла и выдавил горлом что-то вроде «здравствуйте», она не сказала — прошелестела в ответ:
— Скажите, это вы — Сергей?
Я пришёл в неописуемый восторг от того, что могу ответить, не произнося ни слова, поскольку дыхание перехватило окончательно, и решительно кивнул.
— Прекрасно, — она подхватила меня под локоть и повлекла за собой в сторону храма. — Мне рассказывала о вас подруга, она была здесь накануне Нового года. Вы тогда так интересно рассказывали им про монастырь, его историю, показывали школу, что я невольно загорелась желанием приехать сюда и с вами познакомиться. До недавнего времени мне казалось, что в мире уже не осталось по-настоящему увлечённых людей, и вдруг вы! Это ведь и есть та самая знаменитая колокольня? А где сам родник? Ах, это! А вход в пещеры действительно нашли лишь несколько лет назад? А вы познакомите меня с отцом Валерием?
Я тихо шёл рядом и только кивал в ответ, поскольку говорить не мог по-прежнему, да этого, по-видимому, от меня в настоящий момент и не требовалось. Я упивался обертонами её голоса, купался в словах и предложениях и где-то в глубине души боялся, что это чудо небесное мне только снится...
Спасла меня Таисия, которая сегодня была за местного гида. У входа в Храм она приняла группу и, уже провожая их внутрь святилища, испуганно посмотрела на меня:
— Серёжа, ты в порядке? Что-то глаза у тебя блестят каким-то лихорадочным блеском, да и щёки горят... Сходил бы, сынок, к Николаю, пусть даст какого-нибудь своего отвара, что ли... Сходи, с Богом, а я пока их займу, это часа на два...
Конечно же, ни к какому Николаю за отваром я не побежал, хотя в былые времена махнул бы сгоряча грамм сто пятьдесят водочки для профилактики... Но то, что приключилось со мной, похоже, спиртом не лечилось, я в каком-то полубезумном состоянии нарезал круги поодаль, пока группа не вышла на свет Божий. Завидев меня, незнакомка заулыбалась, легко подбежала:
— Простите меня, я совсем смутила вас своей напористостью, но уж такая, какая есть... Я ждала этой экскурсии так долго, вы не поверите, Сергей! Покажите мне деревню, вашу школу, всё то, что тогда показывали моей Дашке.
Я к тому времени уже вполне оправился от первого потрясения и ответил вполне членораздельно:
— Может, теперь мы уже, наконец, познакомимся? Что я Сергей, вам известно давно. А как вас звать-величать, прекрасная незнакомка?
И моё рыжее чудо прощебетало:
— Юлька, а фамилия обязательна?
И мы беззаботно рассмеялись.
День пролетел, как одно прекрасное мгновение... Я был остроумен и галантен, в меру эрудирован и предельно предупредителен. Я читал стихи: свои, ещё студенческие, малоизвестного Гумилёва, выцарапанного мною из глубин памяти, Пушкина и Цветаеву... Она рассказывала о своём родном Екатеринбурге, про Храм-на-Крови, про родителей и друзей, своей такой непростой жизни в рамках опостылевшего офисного сообщества, желании вырваться на волю, парить среди таких вот лесов и полей, и чтобы рядом был любимый человек... Которого пока не встретила... Пока... Кажется... Лукавый взгляд в мою сторону, от которого я, по сравнению с ней старый хрен, краснел, как «вьюноша бледный со взором горящим» опосля первого поцелуя!
А когда экскурсия закончилась, обменявшись адресами и телефонами, мы распрощались в предзакатных сумерках, и автобус, ехидно моргнув катафотами, переваливаясь на колдобинах, покатил в сторону станции, я вдруг подумал, что это неправильно...
Что если я сейчас не сделаю чего-то главного, может быть, единственно правильного в моей жизни, то ничего в ней уже не случится по-настоящему хорошего, останется мне доживать свой век, в лучшем случае — здесь, среди людей добрых и чистых, но идущих своим, всё-таки отличным от моего, путём. А мой собственный путь пресечётся на окраине этого степного села раз и навсегда. И тогда я, как ополоумевший, вдруг бросился к гаражу, куда только что поставил ещё тёплый с дороги «лендкрузер», на котором отец Валерий вернулся из райцентра, упал за руль и погнал мощного «японца» вслед ускользающему счастью!
...Не знаю, что уж там подумал этот бедолага — водитель автобуса, когда «крузер», с креном обогнавший его вяло ползущую по сумеречной дороге колымагу, встал вдруг поперёк бетонки, и я, выскочив из кабины, бросился к нему, маша руками, как ветряная мельница. В общем, водителя я не успел успокоить, поскольку из автобуса выскочила Юлька и, бросившись мне на шею, припала к моим губам жарким поцелуем.
— Иноки, мать вашу, — только и пробормотал выглянувший в дверь водитель, но, увидев столь идиллическую картину, только махнул рукой. — Забирай её, паря, от самой деревни девка сама не своя, ревёт всю дорогу...
И я понял, что моя очередная жизнь, похоже, подошла к логическому завершению. Что ж, больше я не стану играть роль жертвы, пора всё расставить по своим местам. И если правда, что время всё рассудит, то я на суде этом не обвиняемый, а истец, и пора пришла забрать всё то, что положено мне Богом, не людьми.
...Юлька всё-таки отправилась тогда в свой Екатеринбург, пообещав вернуться, как только я посчитаю свой «подвиг трудничества» завершённым. Я не посчитал для себя возможным нарушить обет, данный отцу Валерию. Но теперь, когда я не один, я по-настоящему готов к большой драке. И в моих силах заставить противника играть по моим правилам. К барьеру, господа, пришло время моей Игры! Я вспомнил изречение, которое мне привёл как-то отец Валерий: «Истина, которая делает нас свободными, — это чаще всего истина, которую мы не желаем слушать».
Мне предстоит на практике проверить сие достаточно спорное изречение, а для этого рано или поздно придётся вернуться в мир, так как именно там таится разгадка всех тайн, а сколько не прячь голову в песок, проблемы не решишь.
И вот за окном «Нивы» стремительно пролетают родные просторы, за рулём невозмутимый Фёдор, на заднем сидении что-то торопливо, взахлёб, рассказывает Петька, новоиспечённый отец уже второй дочки. Я возвращаюсь к ним. Я возвращаюсь в Юльке. Я возвращаюсь в мир... Чтобы остаться.

Финал второй жизни

___________

13 Сажень (сяженъ, саженка, прямая сажень) — старорусская единица измерения расстояния. В XVII в. основной мерой была казённая сажень (утверждённая в 1649 году «Соборным уложением»), равная 2,16 м, и содержащая три аршина (72 см) по 16 вершков.

Назад Оглавление Далее