aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Глава 2. Итак, она звалась Светлана…

У нравственного человека семейные отношения сложны,
у безнравственного — все гладко.
Л.Н. Толстой

— Что вы, что вы, Сергей Николаевич! — моя симпатяжка-се-кретарша Оленька стартовала из своего укромного уголка за стеной мониторов, словно подброшенная могучей катапультой. — Не ходите туда!
«Туда!» в данном контексте обозначало не более и не менее, чем мой собственный кабинет... Я затормозил посреди приёмной и удивлённо приподнял бровь, выражая начальственное недоумение. Оленька упрямо тряхнула блондинистой чёлкой и заговорщически приложила палец к губам. Я устало вздохнул и заговорщическим шёпотов вопросил:
— А что там, собственно, в моё отсутствие могло такого экстраординарного произойти, что мне пребывать там смертельно опасно?
— Там — ваша супруга, — преданно отчиталась моя секретарша. Я понимающе кивнул:
— Тогда я это переживу как-нибудь. Мы с ней регулярно видимся дома, и, как видишь, я вполне жив-здоров. Или я чего-то ещё не знаю?
Оленька аккуратно одёрнула элегантную, но вполне пуританскую блузку и тем же конспиративным голосом пояснила:
— Она вызвала к себе проектантов и экономистов и вот уже второй час песочит их почём зря... Валентина из планового выскочила оттуда вся в слезах, я её валерьянкой отпаивала... Рому из отдела сопровождения контрактов она, по-моему, уже успела уволить, а Яков Израилевич вообще заявил, что уйдёт «по собственному», собрал блокноты и направился работать «на удалёнке» до вашего явления, как он выразился.
Не слабо я погулял: опоздал всего-то на пару часиков, а уже столько новостей! Но я не спешил восстанавливать status quo, это как раз всегда успеется, а тихо спросил:
— Борис Львович у себя?
Оленька на секунду (почти незаметную для того, кто с ней не работал вот уже три года кряду, как, например, я) запнулась и молча кивнула на левую дверь, приопустив при этом глазки, как нашкодившая школьница. Я кивнул и решительно распахнул дверь кабинета моего зама и самого преданного друга Бориса Полянского. Сзади что-то пискнуло, но я уже не обращал на это внимания.
Картина, открывшаяся мне, была достаточно пикантной и, в тоже время абсолютно нелепой! Борька, зараза, расположился на гостевом венецианском диване в обнимку с ослепительно-красивой брюнеткой... Видимо, общение было в самом разгаре, но ещё не перешло к процессу ощупывания интимных частей тела, поскольку стриптиз на сей момент ограничивался исключительно отброшенным в сторону дорогущим французским галстуком и распахнутым воротом платья красавицы. Взаимное сопение не в счёт, это, как говорится, издержки сексуального производства. В этом и заключалась пикантность ситуации: когда жена главы компании в одном кабинете совершенно самовольно вершит судьбы её работников, в соседнем друг этого же самого главы занимается, мягко говоря, непристойностями прямо на рабочем месте.
А нелепость проистекала из того, что тискал Борька, мерзавец, не кого-нибудь, а, ни много и не мало, а саму Луизу Набокову, владелицу архитектурного бюро «Эклектика», особу столь же эксцентричную, сколь и талантливую. Нашего прямого конкурента, надо заметить... Я прислонился к косяку и с определённым интересом наблюдал, как Борис, сойдя с лица, барахтается в недрах этого чудовища итальянской мебельной мысли — извечная проблема пойманного с поличным «нижнего» любовника, зато Луиза сориентировалась мгновенно, вскочила, успев оправить столь же элегантное, сколь и безумно дорогое короткое черное платье из какого-то похожего на непередаваемо мягкий и тонкий бархат материала, поправила сбившуюся цвета воронова крыла чёлку и как ни в чём не бывало протянула мне тонкую холёную ладошку:
— Добрый день, Сергей Николаевич! Я рада, что наконец-то дождалась вас.
— А уж как я рад, — пробормотал я, приникая губами к её руке, отчего-то вспоминая название соответствующего крема, делающего ручки именно «бархатными». Одновременно за спиной я показал успевшему передислоцироваться в рабочее кресло Борису-свет-Львовичу грозный кулак. Борис бросил узел галстука и развёл руками, мол, «...а я-то причём! Сама пришла!» Как в том знаменитом фильме... Ну, дети, право, истинно — дети... — Прошу, присаживайтесь... Какими судьбами?
Луиза вернулась на диван, приняв там вполне приличную, я бы даже сказал, в меру деловую позу:
— Я пришла возобновить переговоры о сотрудничестве. Помните, мы в сентябре прошлого года начинали вести работу по слиянию наших компаний?
Я кивнул. Это была инициатива, кстати, именно Бориса, у нас были временные трудности, а у них — переизбыток заказов. Теперь же мы вновь стояли на ногах достаточно прочно, я и не видел необходимости возвращаться к этой теме. О чём я и не преминул сообщить госпоже Набоковой. Внимательно выслушав мою отповедь, она бросила на меня быстрый взгляд своих ослепительно-зелёных глаз и прошелестела:
— А кто сказал, что я решила вернуться к вопросам слияния компаний? Стоит ли в одну реку ступать дважды... У меня есть другое, более приемлемое для вас на сегодня предложение...
Борис за спиной судорожно глотнул. Я напрягся.
— Слушаю вас. Если оно действительно интересное, я готов его обсудить. Если это перепевы сентябрьских серенад, то извольте, мне пора. У нас тут, если вам это неизвестно, Борис Львович, маленькая гражданская война намечается, поэтому не станем тратить наше время впустую.
Луиза тонко улыбнулась, забросила одну точёную ножку в обтягивающем, словно лайковая перчатка, икры ботфорте на другую. Хороша, чертовка, невольно скользнула крамольная мысль...
— Я пришла сдаваться на милость победителя, — весело сказала она. После недавно мною увиденного это прозвучало несколько двусмысленно, она, как видно, тоже это почувствовала, и рассмеялась.
— Не столь откровенно все, не бойтесь, милейший Сергей Николаевич... Надо было чем-то занять себя в ожидании вашего явления. Не сотую же чашку кофе поглощать в приёмной. А вот Борис Львович сумел меня развлечь, скрасить, так сказать, минуты ожидания!
Борис аж поперхнулся минералкой, которую стремительно поглощал на нервной почте прямо из бутылки. Я выдержал паузу:
— Хорошо, если отбросить интимные подробности, в чём состоит суть вашего предложения?
— В поглощении. Я готова передать вам свою компанию в полное и безраздельное пользование. На определённых условиях, конечно. Которые я готова, в случае вашего принципиального согласия, немедленно изложить.
А вот это было уже действительно неожиданно. Сильнейший конкурент не просто уходит в сторону, а безропотно сдаёт тебе весь свой арсенал! Я был в шоке, но старался никак этого не показать. Борис тоже растерянно переводил взгляд с красавицы Луизы на меня и обратно. Набокова терпеливо ждала ответа, гипнотически покачивая носком сапога.
— Скоро сказка сказывается, — наконец пробормотал я, оторвавшись от пикантного созерцания её коленок. — Суть мне понятна. Предлагаю переговоры перенести на более позднее время, хотя бы и сегодня. Мне тут предстоит Авгиевы конюшни малость поразгребать, а заодно, на досуге, обдумать и ваше, прямо скажем, неординарное предложение. За сим откланяюсь, оставьте у секретаря сообщение, где и во сколько мы с вами сегодня пересечёмся для конкретного обсуждения... пока только обсуждения!., предполагаемой сделки. Борис, я буду у себя, заскочи через полчасика. Всем — пока!
К моему появлению в собственном кабинете, там уже воцарились в полной мере тишина и моя супруга. Светлана стояла у окна и смотрела на круговерть снежинок, почти скрывавших серым пологом противоположную сторону улицы. То и дело в этой кисее темными сгустками проползали туши машин, призрачными силуэтами скользили пешеходы. Я старался ступать незамеченным, но моё явление не осталось без внимания.
Светлана обернулась, скептически окинув мою покаянную фигуру быстрым взглядом.
— Явление второе: те же и Котов, — резюмировала она, опускаясь на стул за журнальным столиком, в стороне от моего грандиозного письменного стола IX века. Словно и не вершила несколько минут назад именно в этой обители современной архитектурной мысли судьбы моих сотрудников. Я бросил барсетку на полку горки, уставленной всевозможными кубками и памятными досками — своеобразным отчётом для возможных клиентов о деятельности вверенного мне подразделения. Бросил на стул мокрый шарф, пальто следом, прошёл к своему потёртому креслу и рухнул в него, вытянув уставшие от длительной неподвижности ноги. Всё-таки столько времени провести в машине — это не шутки. Скептически бросил:
— А что, вот так, без суда и следствия разгонять моих работников была действительно производственная необходимость? Причём — не самых худших?
Светлана пожала плечами, которые не портил даже норвежский свитер крупной вязки, в голубых глазах её плясали озорные бесенята:
— Уже успели отчитаться?
Я пожал плечами.
— Плох тот генерал, который не знает, что творится во вверенных ему частях. Так что случилось конкретно? Что вызвало барский гнев? Насколько мне помнится, кого-то принимать на работу, а уж тем более — увольнять здесь имею право исключительно я.
Светлана встала, подошла ко мне, приобняла сзади, положив руки мне на плечи.
— А когда генерал вместо того, чтобы пыхтеть на передовой, отсиживается ночами по барам в глубоком тылу, что прикажешь делать его армии? Вот она и начала морально разлагаться, боевой дух упал, а я его подняла в меру своих способностей.
Я прижался щекой к её тёплой ладони, хотелось замурчать, как коту, пригревшемуся на коленях хозяйки... Гроза миновала, пар выпущен, свою невиновность доказывать не придётся, хотя никакой вины за собой я не чувствовал... В общем, жизнь частично удалась.
— Ладно, что сделано, то сделано. Многих разогнала?
Светлана засмеялась:
— Да никого, собственно.
— Ну да, примерно так мне и доложили. А Ромик, Яков и Валентиной просто так под раздачу попали?
— Ну, ты же знаешь, при желании у всех скелеты в шкафу можно отыскать. Ромик твой банально отписывается от клиентов, когда ему задают конкретные и вполне компетентные вопросы. Валентина до сих пор не сподобилась закрыть сделку в Наро-Фоминске, а Яков Израилевич её старательно покрывает, поскольку испытывает к нашему Главному экономисту известные чувства...
— Да?... — неумно пробормотал я.
— Да, дорогой. Тебе бы, как властителю их душ и сердец, стоило бы знать это раньше и лучше меня, которая появляется в офисе раз год, да и то по большому обещанию. К тому же, никого я не увольняла, поскольку, как ты знаешь, это не в моей компетенции, а если они себе что-то такое придумали, значит, есть повод. Что там про «дым без огня»?
Я окончательно оттаял, встал, обнял её, шепнул на ухо:
— А не пойти ли нам перекусить? А то время обеденное, а я, честно говоря, ещё и не ужинал...
— Вот заодно расскажешь мне, где и с кем ты столь вдохновенно проводил ночь, что категорически не выспался...
— Да? — я непрофессионально попытался разыграть изумление. Светка щёлкнула меня по носу:
— У тебя до сих пор глаза в разные стороны смотрят! Как ты за руль-то сел, горе моё!
— Пойдём, расскажу!
Со Светкой мы познакомились ещё в институте. Точнее, когда оба учились, поскольку мы хоть и выбрали смежные специальности, посещали разные ВУЗы. Она училась во вновь созданной Архитектурной Академии, а я грыз гранит науки в старом добром МИСИ, к тому времени уже переименованном в Университет.
Пересеклись, как водится у студентов, на какой-то дискотеке, случайно познакомились в процессе совместного поглощения коктейлей, натанцевались до упаду, а заодно и наговорились, потом я отправился её провожать. Когда мы подошли к громадине дома на Кутузовском, она предложила:
— Чай, кофе?
— С вечера — исключительно виски, утром — кофе.
— Замётано, — лукаво рассмеялась она, и я «завис» до утреннего кофе... Её высоко посаженного предка дома не было, он всё основное время проводил в загородном доме, поэтому мы беззаботно поселились в громадной квартире почти что семьёй. Изредка отец навещал дочь в её «уединении», но домохозяйка Глафира Петровна, на чьё попечение он и оставил дочь, не спешила «расстраивать барина», поэтому все интимные подробности её московской жизни длительное время оставались для него тайной за семью печатями. Уже на втором курсе всё вскрылось самым неприглядным образом, когда он заявился однажды среди недели под вечер, не предупредив своевременно дочь.
Сигать нагишом в окно седьмого этажа сталинского дома я посчитал, по меньшей мере, противопоказанным для моего здоровья, поэтому, натягивая трусы трясущимися руками и стараясь не оглядываться на натянувшую по нос одеяло Светку, попросил у него руки дочери... Пока он разыскивал на бесконечных антресолях двустволку, я успел стремительно одеться, поцеловать зазнобу в щечку и вылететь за дверь... Как показали дальнейшие события, не только за дверь.
Сразу после зачётной недели перед зимней сессией меня вызвали в деканат, и сам декан, нежно держа меня за пуговицу на пиджаке, виновато прогудел:
— Эх, Котов, Котов... А ведь, шельмец, подавал такие надежды...
Я попытался высвободиться и, ещё не догадываясь о неизбежном, робко поправил:
— Так ведь, всё ещё подаю, Роман Всеславович...
Декан вздохнул:
— Уже нет. В учебной части готов приказ ректора. Отчислен ты за многочисленные пропуски занятий без уважительной причины.
— Так все же пропускают! И я не больше других! — возопил я, но декан был непреклонен.
— Пропускают все, но не все при этом совращают дочерей ответственных работников. Так-то, Серёжа. Думать надо головой, а не... ну, в общем, сам знаешь. Возьми академический, через год восстановишься, глядишь, всё и уляжется.
— Да я же люблю её, а она меня! — заорал я. Роман Всеславович смотрел на меня жалеючи, как врач-психиатр на пациента-Наполеона.
— Ничем не могу помочь, юноша. Жду через год.
Но не один он ждал меня, как выяснилось впоследствии... Первой в очередь заняла армия.
Надо отдать Светлане должное, она всё перетерпела стоически, чего я никак не ожидал от отпрыска высокого чиновника. Она действительно меня любила, поэтому дождалась из армии, хотя, как я узнал впоследствии, папаша сватал её за какого-то то ли дипломата, то ли внешторговца. В общем, планировалась вполне рациональная случка, которую она пресекла на корню, уйдя из дома в общагу и порвав на определенное время с отцом всякие отношения. И потом, когда я демобилизовался, мы в первый же месяц сыграли свадьбу.
Она не оставила меня и тогда, когда меня поразил тяжелый недуг, и родители были вынуждены, продав квартиру, забрать меня и уехать из Москвы, поскольку лечение моё стоило дорого, а заработки в то время не просто падали, люди не получали зарплату месяцами, а то и годами.
Позже, когда я встал на ноги и закончил (частично заочно, дистанционно) свои институт, мы вместе вернулись в Москву, где её папаша принял меня вполне себе ровно, смирившись с неизбежным, поскольку время берёт своё, и желание понянчить внуков пересилило многолетнюю неприязнь к зятю-выскочке. Но вот здесь-то и случилось несчастье.
Моя благоверная обожала всяческого вида экстрим, от стритрей-синга до горных лыж, и при первой возможности предавалась своим увлечением с не меньшим азартом, чем в своё время постельным экспериментам со мной. Ну не знал я, отпуская её в эту чёртову Красную Поляну, что она уже беременна!
Уже после, когда в сочинской больнице врачи, принявшие её со «скорой» после падения на горнолыжной трассе, сделали операцию, выяснилось, что ребёнка мы потеряли... Полгода после этого Светлана не выходила из своей спальни. Её отец почернел от горя, его спасала только работа, в которую он ушёл с головой. Работа и Светка, о которой теперь мы сообща заботились денно и нощно, боясь оставить одну хоть на мгновение.
Но всё в природе конечно, в одночасье закончился и этот пласт нашей жизни, когда в один из солнечных июньских дней Светлана вышла из своей комнаты, одетая в спортивный костюм, и просто сказала:
— Ну что, Кот, слабо пробежаться пяток километров? Небось, зажирел тут без моего надзора?
Я заорал от восторга, как болельщик «Ливерпуля» в финале чемпионата Англии, подхватил её на руки и закружил по комнате... Жизнь продолжалась!
Лишь в последние полгода она отчего-то отошла от наших общих дел, замкнулась, стала порой совершенно нетерпимой, придираясь по делу и без дела, отвязываясь не только на мне, но и на своих бывших подчинённых. В целом, мы все к этому почти привыкли, входя в её положение, но нервных клеток нам это стоило немалых, а они, родимые, как известно, не восстанавливаются. Пока же я старался спускать ситуацию на тормозах, но по всему было видно, что она выходит из-под моего контроля.
Да, к тому же, эти постоянные напоминания, что своими успехами я обязан исключительно протекции её отца, меня стали отчаянно раздражать, пару раз я отпускал ехидные замечания в том смысле, что ему же я обязан и двумя годами, потерянными служением Отечеству в «несокрушимой и легендарной» армии. Ну, да это тема отдельная... В общем, семейная жизнь наша напоминала балансирование на слабо натянутой проволоке, но столько лет, прожитых вместе просто так вот не вычеркнешь, по крайней мере, никто из нас не рисковал сделать первый шаг к окончательному разрыву отношений. А этого иногда так хотелось... Ей, как я замечал, тоже. Отчаянно. До судороги в челюстях.
Уже за десертом, потягивая кофе по-турецки, Светик спросила этак небрежно:
— Кстати, а что там у вас с Борисом?
Вопрос был столь невнятен по содержанию, что я потребовал разъяснений. Она не стала жеманиться, просто сказала:
— Сдаётся мне, Борька что-то в последнее время много себе позволяет. Или ты ему слишком доверяешь. В общем, каждый сверчок должен знать свой шесток. Он — коммерческий директор, неплохой, я согласна. Вот пусть коммерцией и занимается. В рамках отпущенных полномочий, так сказать. Вопросы организации или реорганизации компании — не его компетенция, а если уж позволишь быть грубой, то просто не его ума дело.
Я молчал, переваривая услышанное... О возможном поглощении «Эклектики» я и сам узнал только что, какими такими путями слухи дошли до моей супруги, я и представить себе не мог! Но факт оставался фактом, секрет Полишинеля, мать вашу! Ну, Борис, я сейчас тебя на куски буду резать, по жилам информацию вытягивать, не зря добрые тёти в офисе нас со Светкой прозвали «войсками СС» по первым буквам наших имён. Пора оправдывать прозвище.
А вслух сказал только:
— Что-то новое в нашем серпентарии... Ладно, разберусь — доложу...
— Ты уж доложи, пожалуйста, — съехидничала моя вторая половина. — Кстати, вечером тебя во сколько ждать? Ночевать-то придёшь, кот мартовский?
— Приду, куда ж мне от своей кошки деваться, она ж окружающим глаза выцарапает, пожалею их... — буркнул я. Светлана скептически улыбнулась:
— Больно надо возиться! Было б из-за кого. Кот, у тебя завышенная самооценка. Скромнее быть надо, дорогой мой, быть проще, и за тобой потянутся массы.
— Учту, — склонил я покаянную голову. Она со смехом потрепала меня по загривку:
— Как был котярой, так котярой и остался! Не меняют тебя, господин Котов годы...
Я виновато развёл руками.
— За то и ценю, — веско завершила она скользкую тему, поднялась и направилась к выходу.
Уже у гардероба, принимая у меня шубу, она неожиданно спросила:
— Серёжа, а ты меня действительно всё ещё любишь?
От такого неожиданного выпада я забуксовал на середине движения, вдохнул-выдохнул, по возможности ровно изрёк:
— Это действительно столь неотложный вопрос, что его выяснением стоит заняться прямо здесь, посреди ресторанного вестибюля?
— Нет, конечно, — она беспечно сунула гардеробщику «сотку», которая стремительно исчезла в его просторном кармане, сопровождаемая старорежимным «благодарствую-с», и направилась к выходу. Я поплёлся следом, недоумевая, что ещё могло прийти в голову этого божественно прекрасного создания, наделённого, к тому же, поистине мужской логикой и не менее острым разумом? Или я действительно что-то серьёзное упустил в последнее время? Значит, господин Котов, отбрасываем в сторону всяческие сантименты и приступаем к глубокому анализу, иначе ждут нас времена суровые и отнюдь не светлые, как то будущее, что рисовали нам некогда коммунисты.
И разборки начнём, пожалуй, с незабвенного Бориса Львовича, поскольку идея о некой сделке впервые была озвучена именно в его кабинете, и он, как мне тогда показалось, не слишком-то был и удивлён. В отличие от меня, грешного.
Посадив Светлану в машину, я некоторое время стоял под потоками липко-холодного снега, остывая. То, что я собирался предпринять, требовало исключительного порядка в мыслях и предельно холодного разума. Возникло потаённое ощущение готовящейся «подляны», только вот с чьей подачи, с какой стороны, я пока не определился. Состояние привычного азарта постепенно закипало во мне, оставалось положиться на мою извечную удачливость и вступить в схватку. А это мне было не привыкать.

Назад Оглавление Далее