aupam.ru

Информация по реабилитации инвалида - колясочника, спинальника и др.

Библиотека

Глава 18. Решительный репортер в инвалидной коляске и одно аморальное предложение

Во время учебы на факультете коммуникативных средств массовой информации я писал для газеты "Kleine Zeitung" статьи о театральных премьерах, концертах или лекциях. Вскоре появилась другая возможность: Фред Дикерманн, тогдашний руководитель отдела культуры ORF в Каринтии сделал обо мне, как начинающем авторе радиорепортаж, и я решил спросить его, не возьмет ли он меня в свой отдел в качестве журналиста. Дикерманн отнесся к этой идее благосклонно. Так как свою тему я предложить не мог, он сунул мне в руки книгу об одном рабочем поэте из Каринтии с тем, чтобы я отрецензировал ее. Работа шла трудно. Стихи мне не особенно нравились, но личность поэта восхищала. Через неделю я все-таки положил перед Дикерманном свою вымученную рецензию. Он осторожно, чтобы не обидеть, указал на места, которые следовало переделать. Я переписывал рецензию дважды, и мне показалось, что с ней все в порядке. Но Дикерманну она, вероятно, не понравилась, поскольку в эфир так и не вышла.
Несмотря на это я получил новый шанс, и в этот раз у меня была собственная идея для радиорепортажа: "Неизвестные поэты". Я собирался взять интервью у поэтов, пишущих для себя, взять все ценное, что лежит в их письменных столах и вытащить это на свет.
"Что ж, хорошая идея" - согласился Дикерманн - "Но как ты выйдешь на этих людей?" На этот вопрос ответить я не мог. И тут я случайно узнал, что мой первый учитель латыни тайно пишет стихи. Это было то, что надо! Шеф дал мне большой магнитофон фирмы "UHER". Этот громадный ящик с двумя бобинами магнитофонных лент был тяжелее меня. И как мне его нести? На помощь пришел сам Дикерманн, который и отнес магнитофон в машину. Мне, конечно, было неловко, но проблема таким образом разрешилась. Мой "неизвестный поэт" жил на третьем этаже. К счастью, он оказался сильным человеком и внес в дом сначала магнитофон, а потом и звезду репортажа -- меня. После такого моя самоуверенность изрядно уменьшилась, а тут еще выяснилось, что я не могу справиться с магнитофоном. Но мой интервьюируемый проявил и другие свои способности и со знанием дела вставил магнитофонную ленту. Правда, вопросы задавал все-таки я.
Взяв интервью, я направился домой, чтобы прослушать материал, но оказалось, что сели батарейки.
Пришлось купить новые и вот, наконец, я, сгорая от нетерпения, сел к магнитофону. К моему ужасу оттуда раздавался шум и писк Микки-Мауса. Причина была проста: батарейки начали садиться еще во время записи, и пленка крутилась слишком медленно. Надо было вновь отправляться к "неизвестному поэту".
Мое появление он воспринял с полным хладнокровием и опять втащил нас с магнитофоном в свою квартиру. В этот раз запись с технической точки зрения прошла нормально. Но при прослушивании пленки я понял, что беря интервью, просто задаю подготовленные вопросы и совсем не вникаю в суть ответов. Пришлось опять звонить "неизвестному поэту" и, мучительно подбирая слова, просить о третьем визите. Доставив на себе меня и магнитофон в третий раз в свою квартиру, он предложил перейти на "ты". В этот раз все получилось. Я написал промежуточные тексты и получил время в студии для подготовки передачи. Потом Дикерманн прочитал написанное и прослушал некоторые части интервью.
Радиорепортаж "Неизвестные поэты" вышел в эфир.
Я предупредил родителей и друзей, чтобы они обязательно следили за радиопередачами между часом и пятью. Когда вечером захотел услышать их мнение, меня ожидало глубокое разочарование. Оказалось, что передачу никто не слушал. Теперь я понял, почему профессора Университета считают радио преходящим средством массовой информации.
Трудности не помешали мне полюбить радио. Я постоянно слушал его и в первую очередь "Австрия 1", каждые две недели предлагал новую тему. Теперь я беседовал с людьми в своей машине. Это было намного разумнее, чем вынуждать их поднимать меня куда-то наверх. Над текстами приходилось биться часами, но со временем дело пошло быстрее. Мне захотелось вести передачи самому, и я начал брать уроки речи у одной актрисы.
В начале девяностых на радио Каринтии появилась серия репортажей по культуре, которую я вел сам. За два года работы я полностью вошел в жизнь отдела культуры. Я любил делать репортажи, и у меня установились добрые отношения со всеми сотрудниками. Со временем я начал подумывать о постоянной работе на радио.
Дикерманн был готов поддержать меня. Ему нравилось, как я работал, но по поводу зачисления в штат мне предстояло обратиться к руководителю территориальной студии. Я записался на прием к главному шефу и через короткое время, с трудом сдерживая волнение, сидел напротив него.
Он уже знал, что Дикерманн согласен взять меня в свою редакцию. "Однако, я не вижу для этого никакой возможности"- сказал он и сделал абсолютно аморальное предложение: я могу каждую неделю присылать ему статьи, они будут оплачиваться, но в эфир не выйдут. Потом добавил, что у него нет свободной штатной единицы. Я был ошеломлен. Что это значит? Единственным приемлемым объяснением могла быть только моя инвалидность. Его предложение было смесью сострадания, угрызений совести, просто подачкой. Основная же причина диктовалась убеждением, что инвалидов надо обеспечивать какой-либо работой, даже если она никому не нужна.
. Доверять эфир журналистам на костылях или в инвалидной коляске этот человек не хотел. Конечно же, я отклонил это предложение, но мой гнев перерос вскоре в желание показать всем, и в первую очередь этому человеку, на что я способен.
В отделе мне продолжали доверять. Я прошел квалификационные курсы ORF, где получил уроки высокого радиомастерства. Руководитель отдела "Feature" показал, например, как из слухов, интервью, настроений и музыки можно сделать "кино для ушей". И вскоре у меня появилось предложение для "Feature". В реабилитационный центр в Тобелбаде я взял магнитофон и записал все, что услышал во время пребывания в стационаре: рассказы людей, начинающих после автокатастроф новую жизнь в инвалидных колясках, их отчаяние, но страстное и стремление найти свое место в новой жизненной ситуации.
Для подготовки репортажа Дикерманн предоставил мне студию вместе с техником. Репортаж назывался: " Заметки из инвалидной коляски".
С позиций сегодняшнего дня вероятно трудно оправдать такие финансовые затраты на одну передачу, но я был очень благодарен Дикерманну за предоставленный мне шанс. Это еще раз показало, что Фред Дикерманн верил в меня и не видел проблемы в моей инвалидности.
Как-то, работая над передачей, я сопровождал по городу группу колясочников. Это была, так называемая "прогулочная терапия", и для многих из них первая возможность выехать в реальный мир. В этом мире редко встречаются самооткрывающиеся двери или, например, туалеты для инвалидов. Эти люди вынуждены вести борьбу за преодоление высоких тротуаров, узким дверных проходов, лестниц, а еще и косых взглядов окружающих. Для них, перенесших тяжелые катастрофы, вряд ли будет утешением то, что через какое-то время эти взгляды их перестанут волновать. Готовая пленка была отправлена в Вену, и я с нетерпение и волнением ждал ответа. Через неделю мне позвонил руководитель отдела "Feature". "Этот репортаж - лучшее, что я слышал за последний месяц.
Настоящий сюрприз". Даже костыли не помешали мне подпрыгнуть чуть ли не до потолка.
Восторг прошел, и надо было думать над новыми темами.
Я наткнулся на "Общество растяжения времени". Несколько странно, но того стоит. Тема "Время" была мне необыкновенно близка, пунктуальностью я не отличался, в результате чего постоянно возникали лишние проблемы.
Я поздно вставал, поэтому все время куда-то торопился. Мое физическое состояние тоже тормозило темп моей жизни, что вгоняло меня часто в стресс.
Одним словом, у меня было достаточно материала для дискуссий с профессором философии Петером Хайнтелем, главой общества.
Беседа была чрезвычайно интересной и дала старт моему репортажу. Потом я направился в Верхнюю Австрию к члену общества, который совершал поход по горной цепи вокруг озера Альмзее. В 9 часов он намеревался быть на Девятой вершине, в десять - на Десятой, и в час - на Первой. Между десятью и тринадцатью часами он впал во временной стресс. Интересный опыт. Но взять у него на старте интервью мне не удалось, поскольку я в очередной раз опоздал. Потом я занялся другими курьезными членами общества, например, одним молодым человеком, который жил 32 часа в сутки. Все это время я просидел с ним в его венской квартире. С помощью крепкого черного чая в больших количествах он с трудом, но все-таки держался 20 часов, после чего отправлялся спать и спал 12 часов, что было не так-то просто. Перед сном он должен был плотно поесть, иначе урчащий желудок мог разбудить его самое позднее через восемь часов. Из-за такого распорядка дня он растерял всех своих друзей. Никто уже не мог понять, когда он бодрствует, когда спит.
Эти тридцатидвухчасовые сутки меня совсем вымотали. Нет, такая модель жизни определенно не для меня.Передача "Они растягивают время" вышла на "Австрия 1", а Общество приобрело нового члена - ведь я был идеальный "растягиватель времени".

Назад Оглавление Далее