Библиотека

Глава 15. В путь

Жизнь прекрасна хотя бы потому,
что есть возможность путешествовать.
Н. М. Пржевальский
(сидя в седле на одноименной лошади).
Ударим автопробегом
по бездорожью и разгильдяйству!
И. Ильф и Е. Петров

Мои родные жили в Крыму, сначала вместе со мной, потом без меня, и я не мыслил себе, чтобы летом не навестить их. Сейчас они покоятся на Симферопольском кладбище, и я снова и снова через все границы, кто бы их ни возводил, буду стремиться к их могилам и на свою родину, – не ту, что прописана в паспорте и от которой нет и царапинки в памяти, а ту, которая воспитала личность и надоумила стать геологом, где сразило меня первое трепетное чувство, где до сих пор в июле падают прямо на нашу старую улицу абрикосы с дерева, посаженного мамой почти сорок лет назад.

С Крымом, этим малюсеньким ромбиком на глобусе, который, как одинокий бумажный кораблик, зацепился за северный берег Черного моря, меня связывает больше полувека, но это такая великая страна, которую можно открывать для себя постоянно. Так я побывал в недавно еще закрытом городке Балаклава и любовался сказочными скалами, в которых заточена кукольная бухта, карабкающимися в горы стенами генуэзской крепости и узкими улицами с тавернами, открытыми уцелевшими греками. Мне вдруг показалось тогда, что это последнее место в Крыму, где до сих пор не успел побывать. Но нет: к зубцам Ай-Петри провели асфальтовую дорогу, и стало возможным подобраться вплотную к одной из красивейших вершин Европы. Со смотровой площадки у финикулера, нависшей над 800-метровым ужасным обрывом, раскинулась панорама Южного Берега от прильнувшего к воде медведя, – Аюдага, – до Алупки, и мне представилось, что еще не все и на этот раз потеряно, и вспомнились строки Николая Гумилева из любимой маминой поэмы, знакомой с раннего детства:

И кажется, в мире, как прежде, есть страны,
Куда не ступала людская нога,
Где в солнечных рощах живут великаны,
И блещут в прозрачной воде жемчуга.

С деревьев стекают душистые смолы,
Узорные листья лепечут: "Скорей,
Здесь реют червонного золота пчелы,
Здесь розы краснее, чем пурпур царей".

И карлики с птицами спорят за гнезда,
И нежен у девушек профиль лица...
Как будто не все пересчитаны звезды,
Как будто наш мир не открыт до конца.

Действительно, летом 1994 года я забрался на коляске в пещеру "Мраморная" на плато Чатырдага, в 1997 г., возвращаясь из Феодосии, заглянул в Новый Свет – самую живописную бухту на Черном море, через год побывал в столь же сказочной бухте Ласпи, еще не загаженной нефтью какого-то танкера, и общался там с парочкой ручных дельфинов, а прошлым летом впервые в жизни прошел вдоль берегов Каламитского залива под парусом крохотной, но настоящей яхты. А ведь я не был еще на мысе Казантип, вдающемся в Азовское море, не совершил паломничества в Георгиевский монастырь у мыса Айя, да и в Косьмодемьяновском монастыре, спрятанном среди гор в Центральной котловине, я тоже не был.

В Крым и обратно на своих машинах я ездил почти 60 раз, иногда с товарищами или попутчиками, но чаще в одиночку. И пришел к убеждению, что проще ездить одному, а не со случайным компаньоном или нанятым помощником. Ведь даже в не очень продолжительных двух-трехдневных поездках важно быть психологически совместимым с пассажиром, и чтобы он доверял вам как водителю, иначе его неуверенность обернется для вас нервозностью и усталостью, а потом превратится в тихую взаимную неприязнь.

В результате путешествие из удовольствия превратится в испытание, и вы проклянете тот день и час, когда согласились взять попутчика с собой. Все это касается в полной мере не только знакомых, но и родственников. Нечего и говорить, что особый подбор должен предшествовать протяженному пробегу, в особенности, когда в машине оказываются два инвалида.

Я припоминаю, как постепенно накапливалось обоюдное раздражение у меня и Николая Корзенева во время двухнедельной поездки в Болгарию, несмотря на давнее знакомство и, вроде бы, взаимную симпатию. Ведь мы были как "скованные одной цепью" дни и ночи, и к тесноте машины, загроможденной двумя колясками, стали добавляться с моей стороны недовольство его медлительностью, а с его – неприятие моего песенного репертуара и тембра голоса. И вот как-то из-за усталости и общей невнимательности по дороге домой мы умудрились отстать от остальных четырех машин, с которыми разминулись на сложном перекрестке в самом центре Бухареста. Несколько часов мы потеряли на поиски и погоню за призраками в незнакомой румынской столице, пытаясь объясниться с аборигенами на смеси аптекарской латыни и языка глухих. Нас направляли то в одну сторону, то в противоположную, и я вовсе не склонен относить это на счет недоброжелательности румын к русским, о которой нас предупреждали болгары, считавшиеся тогда нашими братьями.

Потеряв всякую надежду найти своих в городе, мы кое-как выбрались к его восточной окраине и приняли горькое решение пробираться в одиночку на тогда еще советскую родину, граница которой проходила по реке Прут, а не по подмосковной реке Протва (до чего дело скоро может дойти). На всякий случай мы тормознули у поста румынской ГАИ и спросили у офицера с несвежим лицом, не проезжали ли четыре машины с советскими номерами. Эту фразу не было труда сконструировать, так как слова "автомобиль", "номер" и "советиче" мы дуэтом произнесли по-русски, "четыре" я показал на пальцах, а Коля для большей убедительности добавил по-французски "карт". Гаишник покачал головой из стороны в сторону, что после Болгарии чуть не сбило нас с толку, так мы привыкли понимать этот жест за положительный ответ. Инспектор также сказал, что никого не видел вообще, потому что спал. Последнее он мог и не объяснять, – об этом свидетельствовала его помятая, как у резиновой куклы, рожа. Занятно, что и второй мужчина в погонах, его напарник, вышедший из будки, к которому мы обратились с тем же вопросом в надежде, что, если у румынской дорожной полиции и принято спать на дежурстве, то по одиночке, не смог нас ничем порадовать.

К нашему везению, на обочине остановился трейлер, из кабины которого вышел дальнобойщик-болгарин. Он пожаловался на поломку и сказал, что ему придется ждать коллегу, которому будет суждено тащить прицеп с кормом для попугаев в Скандинавию. В ответ мы дипломатически посочувствовали шведским пернатым наркоманам, заждавшимся конопляного семени, и нашему новому знакомцу в том, что ему не удастся добраться до вожделенных варяжских земель. Водитель угостил нас яблоками из маминого сада и заварил прощальный кофе. Смеркалось. Болгарин долил бензин из канистры, проверил замки на дверцах нашей машины и предостерег, чтобы мы не вздумали опускать стекла, пока не выедем за пределы страны даков. Но прежде, чем настало тревожное расставание славян, на обочину, взбивая пыль, ворвался "Запорожец", и Саша Ломакин на языке, понятном не только болгарину, но и обоим румынам, пожурил нас за отрыв от коллектива и почти теми же словами, но произнесенными с другой интонацией, выразил радость по поводу воссоединения.

Из этой драмы с хеппи-эндом должно следовать одно: прежде чем отправляться в коллективный пробег, надо выработать жесткий кодекс поведения участников во всех возможных ситуациях. В нашем случае надо было оговорить, что в течение первого часа после разминки мы должны были ждать остальных на месте последней общей остановки, а если встрече не суждено состояться, ждать до упора на выезде из города у знака "Конец населенного пункта".

Это был первый пробег московских инвалидов за рубеж (параллельно с нами, но по другому маршруту, в Болгарию ездили экипажи Московского областного общества). За ним последовали более сложные и длительные. Почти каждый год, если у клуба есть деньги, мы отправляемся в Северную Чехию на традиционное европейское троеборье. Вот и в сентябре 1994 г. вызвались поехать туда аж десять экипажей. Но кто не помнит считалочку про десять негритят: Накануне старта машина женского экипажа получила "тяжелые телесные повреждения" – и... "вот их стало девять". Кто-то просто охладел, решив, что "курица не птица, Прага – не заграница". У шестого открылись старые раны на "водительском месте", у пятого полетел передний привод. Короче говоря, на выезде из Москвы по Минскому шоссе "их осталось трое". Правда, в Бресте нас ожидал "четвертый" и нагнал отремонтированный "пятый". Вдесятером стало веселее.

На фото: Виктор Вахлаков (в машине) и Анатолий Кукин - соревнования в автоклубе "МАКИ".

За что мы любим автоспорт? Прежде всего за то, что за рулем мы не чувствуем своей физической ущербности, особенно когда на равных соревнуемся со здоровыми спортсменами и часто обходим их, ведь клуб воспитал 11 кандидатов в мастера спорта и десять перворазрядников. Четверо КМС-ов – колясочники, причем – два из них шейники. Но в дальние пробеги манит еще и сама дорога. В день выезда – нервная дрожь гончих псов, потом – успокаивающее мелькание верстовых столбов, акварельные пейзажи Белоруссии, заря над Судетами, легкий перекус в придорожном ресторанчике где-то под Вроцлавом, – все это будет вспоминаться дома, а усталость, опасности и поломки отойдут на второй план. Едва оклемавшись от путешествия за тридевять земель, будешь грезить о новом.

Как-то при возвращении из Праги, белорусы, помогавшие ставить "запаску", спросили, не жалко ли мне машину. Вон, мол, у соседа-инвалида мотоколяска не вылезает из ремонта, и он себя корит, что иногда распоряжается ей не по делу. Конечно, можно держать машину в гараже, а самому оставаться дома, – оба целее будут, а уж какая экономия на бензине! Но сидеть сиднем нам уже невмоготу. И вот снова тревоги: пропустят ли на границе лишнюю канистру, большая ли очередь в Бресте, возьмут ли белорусы плату за проезд по их стране?.. Пронесло: "таможня дала добро", и белорусы и поляки пропустили колонну без очереди и без "шмона". Белорусы вообще всегда добры, интересуются, куда едем, желают успеха, а на обратном пути спрашивают, как откатались.

Итак, по мосту переезжаем Западный Буг. Восточно-польские местечки, примыкающие к бывшей советской границе, выгодно отличаются достатком и ухоженностью. Еще бы: чуть ли не на первом особняке читаем беззастенчивый призыв: "Skup metalow kolorowych" и тот же текст для контрабандистов по-русски: "Скупка цветных металлов". Так что наши воры не только сами отстроились, но и соседям помогли. Вообще едущим в Европу мало-мальски понимать и читать по-польски никак не повредит. Вы узнаете, что слово "zajazd"(заезд) – это что-то вроде постоялого двора, где можно переночевать, поужинать и осмотреть машину, а также, что похожие по написанию Zielena Gora и Jelenia Gora (Зеленая Гора и Оленья Гора) – не одно и то же. Неправильно прочитанные дорожные указатели не впервой обходятся полуграмотным русским в десятки литров напрасно сожженного бензина, а он в Польше вдвое дороже, хотя и хуже качеством, поэтому для гонок мы приберегаем канистру горючего, сладко пахнущего родиной.

Дороги "у них" можно охарактеризовать одним словом, – надежные. Уверен, что в темноте не наскочишь на груду неубранного щебня и не свернешь, куда не надо. Ты постоянно находишься в информационном поле, где частые указатели русскому водителю, привыкшему к "слепым" многокилометровым перегонам, кажутся даже назойливыми. В Польше придумано мудрое правило: при обгоне на узкой дороге не обязательно выезжать на полосу встречного движения, – едущий впереди с меньшей скоростью сам уступит тебе колею, уйдя вправо на асфальтированную обочину. Сейчас это начинает прививаться и у нас. Я обратил внимание, что на новой объездной дороге вокруг Тулы этому приему своим примером учат белорусские водители, которые нахватались европейской вежливости у своих польских соседей.

На лесных польских дорогах, местами чуть ли не на каждом километре, скромно, не голосуя, и тем не давая повода для полиции нравов, стоят разномастные девушки (в том числе и чернокожие) в обтянутых юбчонках из латекса. Это значит, скоро отель или кемпинг. Вне всякой связи с предыдущим сюжетом: как хочется дожить до того времени, когда и на наших главных дорогах появятся небольшие и недорогие кемпинги, вроде тех, что в Польше и Чехии встречаются сплошь и рядом: Ты без всяких проволочек сдаешь задом под навес, становясь впритык к двери своего номера, где стоит не кровать с проваливающейся под тобой, как у гамака, сеткой-ловушкой, а удобная тахта с идеально чистым бельем, где ждут тебя туалет и горячий душ. Рядом в уютном ресторанчике можно выпить на сон грядущий кружку пива, которое и в Польше и в Чехии дешевле нашего, и попросить, чтобы тебя разбудили пораньше.

Чешская граница вполне формальная, и очередей там не замечено. Она проходит по Судетским горам, вершины которых носят смачные названия, вроде Плешивца. Здесь надо "заначить" польские злотые на обратную дорогу, а доллары, привыкая к новому курсу, поменять на кроны. Чехи уважают свои дензнаки и, кроме них, не польстятся ни на какую другую валюту.

О Праге я мечтал давно. На этот раз удалось без спешки погулять по ее улочкам, потом сесть в экскурсионный автопоезд (инвалидам бесплатно) и выслушать на нескольких европейских языках, кроме русского (а вот не надо было нам изучать достопримечательности, катаясь на танках в 1968 году!), объяснение радиогида. Ночевал в Праге я в пансионе пани Марии, куда меня направили ее доброжелательные конкуренты по бизнесу, живущие неподалеку, но в недоступных для колясочника домах. Мария была очень предупредительна, пыталась вспоминать русские слова, которые вдруг пригодились благодаря обязательным и потому вдвойне ненавистным школьным урокам. Вообще же мнение о неприязни к нашим соотечественникам сильно преувеличено: плати, – и к тебе соответственно будут относиться.

После соревнований члены нашей команды разбрелись по всей Европе кто куда. Мне выпала доля добираться до дому одному. Я выбрал дорогу через польский город Ополе, где в свое время гремел фестиваль солдатской песни армий Варшавского договора. Теперь Польша – член НАТО, и "старые песни о главном" здесь не в чести. Дорога привела к городу Ченстохову, что-то вроде нашего Сергиева Посада. Здесь на холме Jasna Gora возвышается громадный костел, в котором по расписанию под нарастающую органную музыку паломникам открывается спрятанная за специальными ставнями главная католическая святыня Польши, – икона Матки Бозской Ченстоховской, которая, говорят, во времена оны была не очень законно вывезена из Киева. Мне повстречались детишки-церебральники, которых катили на поклон Заступнице монашки. Выяснилось, что дети живут в доме-интернате неподалеку. Ни ребята, ни божьи овцы не выказали удивления, когда я сказал по-польски, что приехал из Москвы. По всей видимости, они представили себе, что это городишко где-то под Варшавой, тем более, что свой Минск (Мазовецкий) там, действительно, имеется.

Я вспомнил, что как-то в Кракове местный монах, которого я остановил с просьбой показать на плане города нужное место, учуяв акцент, поинтересовался, откуда я приехал, не из Львова ли. Я не стал врать. Из Москвы на возку?!", – поразился черноризник ("На коляске?"). "Не, свентый ойтец, – на самоходе (на машине)", – разочаровал я его. Чтобы сгладить свою недогадливость, монах провел меня по улице и показал дом, где жил краковский кардинал Павел Войтыла (папа Иоанн Павел Второй).

Подступы к польской столице пестрели грибами, которые, как и овощи, здесь выставляют на дорогах не в ведрах, как наши бабы, а в специальных секционных ящиках, развернутых навстречу водителям. Я удержался от соблазна до самого Смоленска, где по бросовой цене, равной бутылке, купил вечером у мужика большое ведро белых. Получив деньги, радостный грибник попросил довезти его до ближайшего хмельного ларька, чем не дал мне усомниться, что я наконец добрался до Матушки-России.

Последняя ночь в пути прошла на открытой стоянке, которую держали несколько сомнительного вида молодцев. Они брали мзду с венгерских дальнобойщиков, предлагали им горячительное и плечевых девушек ("плечевые" – это где-то значительно ниже валютных и чуть выше вокзальных). Наши, в отличие от полек, берут скромностью в одежде и голосуют, не скрываясь в дебрях, а прямо в населенных пунктах, причем, судя по их внешности, я не исключаю, что они родом из тех же смежных деревень: Заплатово, Дырявино, Разутово, Знобишино... и далее по тексту поэмы Некрасова "Кому на Руси жить хорошо".

Проколотую впервые за 4 тысячи километров в Белоруссии камеру мне подсказали заменить на 433-ем километре Минского шоссе. Мастер шиномонтажного фургончика ни за что не захотел брать плату с инвалида, и теперь в его будке висит вымпел клуба МАКИ. Такие приятные мелочи всегда остаются в памяти и вселяют надежду, что не все в нашем изверившемся народе потеряно.

Как хорошо, однако, ехать в одиночку! Никто не гонит, и можно наконец свернуть со столбовой дороги в славный русский город Смоленск, который мы, мчащиеся в далекие европы, обычно минуем стороной. А зря! Чужие готика и барокко, слов нет, хороши, а наши города и древние храмы – милее. (Если бы еще асфальт поровнее и бордюрные камни пониже). К тому же чешкам и даже полькам, не в обиду будь сказано, среди смолянок ловить нечего. В Смоленске, возле вдохновенного бронзового Глинки, выходца из здешних мест, в тенистом сквере звучит марш Черномора из оперы "Руслан и Людмила", а к зданию напротив прикреплена доска, что здесь, мол, была провозглашена в 1918 году Белорусская советская республика. Как удачно вышло, что белорусы по своей скромности не оттяпали у нас при разводе в 1991 году Смоленщину, а ведь тоже имели, вероятно, юридическое право. Это к вопросу о Черноморе и о Черном море.

У древней крепостной стены, сработанной зодчим – белорусом Федором Конем, автором московского Китай-города, установлен один из красивейших, на мой вкус, памятников России, а, может быть, и не только ее: Чета орлов защищает гнездо от француза-галла, тянущего к нему загребущую руку с мечом. А рядом – галлерея бюстов героев 1812 года, среди которых есть и грузин, и шотландец. Да и сам Михайло Илларионович, судя по фамилии, не татарского ли рода? А как за Россию стоял! Поражают его слова из письма к смолянам: "В самых лютейших бедствиях своих показываете вы непоколебимость своего духа... Враг не мог и не возможет победить и покорить сердец ваших. Таковы россияне".

Еще об одной поездке нет сил – хочется рассказать. В конце лета 1992 г. клуб МАКИ провел грандиозный месячный пробег, посвященный IX Паралимпийским Играм, по маршруту МоскВАrcelona (так было написано цветами российского и испанского флагов на наших футболках). В нем участвовали 5 машин и 12 человек, из которых пятеро были колясочники. Мы проехали более 7 тысяч километров, и Виктору Вахлакову, коллекционирующему автомобильные овальные наклейки с кодами разных стран, удалось собрать целых десять, включая Белоруссию, Польшу, Чехию, Германию, Швейцарию, Францию, Австрию, Италию, Испанию и уникальную – из княжества Монако. Оказалось, однако, что есть чудаки, которые собирают не просто наклейки, а номерные знаки. В Берне, столице Швейцарии, нас долго сопровождал парень по имени Курт, с вожделением смотревший на российские номера с экзотическими буквами Щ, Ф и Э, которые видел впервые. На бесплатной инвалидной стоянке в центре города, куда он нас, как вскоре выяснилось, небескорыстно привез и долго пас, пришлось на всякий случай выставить караул, и он с жалостью провожал потом нашу колонну, так и не поживившись ничем.

С номерными знаками произошел куда более курьезный случай. Забегая вперед, поясню, что в тот год еще не вошло в силу шенгенское соглашение, и на каждую транзитную страну у нас в паспортах стояли отдельные визы. И все же своих, европейцев, пограничники, как правило, пропускали не глядя, и только к нам, полуазиатам и полукоммунякам, заглядывали в паспорта, хотя досмотра никакого не было. На въезде в Швейцарию пришлось выкупить особый ваучер на право годичного пользования дорогами этой страны. Сколько мы ни пытались растолковать, что, мы, дескать, мигом, что завтра же из ваших пределов нас как ветром сдует, упрямые и пунктуальные горцы не шли на сделку с совестью и законом. Зато на выезде в окрестностях Женевы мы едва не проскочили ночью французскую границу. Была, правда, какая-то будочка без шлагбаума, из которой высунулся человек. Мы тормознули, и я произнес, неумело грассируя на парижский манер, с вопросительной интонацией: "Гренобль?" То ли еще швейцарец, то ли уже француз вяло махнул рукой, мол, "верной дорогой идете, товарищи", и мы ушли в темень новой страны.

Теперь об Испании и о номере с номерами. Франко-испанская граница проходит по хребту Пиренеев. Женщина в форме, увидев коляски на багажниках, видимо, догадалась, что мы едем на инвалидную олимпиаду, и, давая жезлом отмашку, пропускала одну за другой нашу колонну. Только мы остановились, чтобы дождаться последней машины, как вдруг пограничница истошно засвистела и кинулась вслед за нами. Пришлось вытаскивать документы. Сначала мы не поняли причину ее запоздалой бдительности, но въехав в Испанию увидели, что тамошние номерные знаки как две капли воды на третью похожи на наши: тот же белый фон, та же маленькая буква вначале и две большие после цифр. Пока буквы нашей кириллицы совпадали с латинскими начертаниями, все шло спокойно, но когда на двух последних машинах возникли странные "ф" и "ж", тут баба забила тревогу. Кстати, нас и потом по номерам принимали то за греков, то за сербов, никак не беря в толк, что сюда можно добраться из какой-то Бог знает где затерявшейся России.

И немудрено: Машины с отечественными номерами перестали попадаться уже в Чехии. В кемпинге "Веселый кит" под Барселоной мы встретили семью протестантских проповедников из штата Орегон. Она состояла из фанатичной приставучей мамаши, шестерых деток мал мала меньше и невидимки-папаши, скрывавшемся в громадном семейном автобусе, где, возможно, они и стругали свое потомство. Караван нес слово Божье на только что очистившийся от коммунистической скверны восток Европы. Одно смущало миссионеров, – дама тыкала в какую-то карту, из которой следовало, что за Польшей на восток вообще нет дорог. Мне стало обидно за родное Минское шоссе, и я постарался убедить ее, что они доедут, куда хотят, не хуже, чем по трансамериканской дороге номер 40.

В поездку мы запаслись, как на Северный Полюс: 30 канистр бензина, ящики с консервами, баулы с черным хлебом, пуховики и галстуки-бабочки (последнее в расчете на дипломатические приемы), коробки с быстрорастворимыми (и еще быстрее съедаемыми) супами, другие коробки с подарочными куклами для тоскующих без них бедных испанских детей и многое другое. Половина банок, объехав всю Европу, в целости вернулась на родину, зато последняя черствая горбушка, сохранившая запах русского поля, была ностальгически изглодана уже на берегах Рейна.

С нашей поклажей был связан и самый драматичный момент всего путешествия. На битком забитом германском автобане между городами Карлсруэ и Базель (влево долина Рейна, вправо Чернолесье – горы Шварцвальд), где лавина неслась со скоростью 160 км в час, с багажника нашей машины упала плохо закрепленная пустая канистра. (Надо отметить, что немцы и другие европейцы давно забыли, для чего они служат). Сколько лет прошло, а я до сих пор холодею от ужаса, когда представляю, что могло бы произойти, упади она не между нашими машинами, а перед чужой. Убрать емкость было делом непростым и рискованным. Во-первых, там не принято останавливаться не только на автобанах, но и на обычных муниципальных дорогах. Во-вторых, из нашей дюжины только одна Нина Вихорева была в полном смысле на ногах. Под яростные гудки международной автобратии, торопящейся на юг к морю, она нырнула чуть ли не под колеса и выхватила злополучную зеленую гадину.

За все 9 тысяч километров мы видели только одну аварию и встретили одну машину с поднятым капотом. Единственная лопнувшая ночью под Варшавой камера была моей. Похоже, в Европе гвозди слишком дороги, чтобы ими сорить. В этом мы сильно отличаемся. Объединяет же нас то, что здесь так же принято оповещать друг друга миганием фарами о засаде дорожной полиции.

Во Франции, Италии и Испании автомагистрали платные, примерно один доллар за проезд 10 км, поэтому во Франции мы избегали, как черти ладана, дорожных указателей на синем фоне и искали зеленые, обозначающие бесплатные дороги. Они к тому же петляют между многочисленными городками с замками, соборами и фонтанами на главных площадях, чего не увидишь на магистрали. Мы так приноровились к этим цветам: "синева – плохо, зелень – хорошо", что пересекши итальянскую границу, не сразу сообразили, что здесь все наоборот: Едва мы со спокойной душой въехали под зеленый знак, как впереди замаячил турникет с кассами. Пришлось, пятясь назад, уходить от опасности.

Во Флоренции сущим испытанием для нервов стали мотоциклисты. Они нахально сновали в толчее машин, как мыши в стаде слонов. Едва они с треском вырывались первыми на перекрестке, как на следующем светофоре нас нагоняла следующая компания. В Испании нас предупредили, что такие лихие ребята выхватывают из открытых окон машин барсетки или сумочки с женских колен и дают деру.

Рассказывать об этом самом сказочном путешествии: о посещении стадиона, бассейна и деревни Паралимпиады, парка знаменитого архитектора Гауди и его собора Святого Семейства в Барселоне, музея Сальвадора Дали в Фигейросе, о блужданиях в Альпах, о том, как один из нас очутился в западне дорожного туалета в Австрии, о ритуальном бокале пива в самом сердце волшебной Вены рядом с собором Святого Стефана под звуки вальса Штраусса, о прогулке по берегу Женевского озера, о купании на пляже в Каннах, о том, как Ольга Виноградова носила многие сотни долларов в дешевом пластиковом пакете, чтобы грабители не догадались, о том, как Нина воровала по ночам виноград из частных владений, о забастовке паромщиков в Венеции, из-за которых мы не попали дальше первого канала, – вспоминать обо всем этом – не хватит ни бумаги, ни чернил.

Конечно, в дороге не все складывается гладко, и мне не раз приходилось прибегать к чужой помощи. Однажды на подступах к Симферополю ночью у моей "четверки" вырвало сосок камеры на переднем правом колесе. Я вообще-то не большой любитель ездить в одиночку по ночам, но в тот раз так обидно было ночевать за тридцать километров от дома, тем более, когда полторы тысячи прошел без приключений. Четверть часа я сидел в раздумье, решая, что лучше – вытаскивать коляску или менять колесо, сидя на земле, что я проделывал не однажды и тем и другим способом. Коляска и колесо, благо, были рядом, – я всегда укладываю запаску, домкрат и ключ под руку. Выбравшись из кабины, я все же решил попытать счастье, – уж больно не хотелось ковыряться в темноте, – и поднял руку навстречу первой же машине, шедшей на большой скорости. Не успел я чертыхнуться вслед удаляющейся "шестерке" с крымскими номерами, как взвизгнули тормоза и машина задом подкатила ко мне. Видимо, этих пяти секунд хватило двум рыбакам из Алушты, чтобы сообразить, что странная фигура, возникшая в свете их фар, принадлежит не марсианину. Остальное, как говорится, было делом техники. Этих земляков я вспоминаю с большой теплотой, хотя не разглядел их лица.

Но так удачно случается не всегда: Знойным летом 1996 г. не доезжая родного города моей "Таврии" Запорожья сгорел стартер. Пришлось голосовать на обочине. Многие десятки местных машин прошли мимо, не снижая скорости. Я стоял на палящем солнце, специально повернувшись в профиль, чтобы хорошо была видна коляска, но кто нарочито отворачивался, кто равнодушно взирал на мой просящий жест, – за час с лишним не остановился ни один. Наконец я дождался семьи ленинградцев, ехавшей на юг – супругов и двоих сыновей-подростков. Мужчины толкнули меня и сопроводили до станции. Там довольно быстро заменили стартер, и под вечер я было продолжил путь. Но не успел я отъехать пару десятков километров, как снова встал, – отказало сцепление. Чуть не завязнув в жидком асфальте, я перебрался на другую сторону шоссе и опять поднял руку. На этот раз не прошло и получаса, как меня взяла на буксир иномарка. На станции остались одни сторожа и собаки. Они впустили меня за ворота, определили в шоферской на продавленный диван и пригласили поужинать. "У меня с собой было", так что тихий теплый вечер мы провели, ругая взбесившиеся цены на колбасные и другие съестные изделия и обоих президентов – разлучников наших только что братских народов.

Как раз накануне этого исторического развода летом 1991 года я соблазнил Колю Чигаренцева на его новой "девятке" прокатиться на плато Чуфут-Кале в окрестностях Бахчисарая. Эту лесную горную дорогу знают только местные, да и то пользуются ей от случая к случаю, когда надо проехать на заповедную территорию древнего караимского городища, отгороженного стеной с воротами 15-ого века. Не успели мы полюбоваться видом, открывавшимся с головокружительного обрыва, и подивиться внушительных размеров крепостной стене, как нас прихватила гроза. Встревоженный Коля кое-как выбрался из леса и начал спуск по крутой и глубокой, уже успевшей раскиснуть колее. Все бы обошлось, если бы не кусок известняка размером с подушку – обломок пласта, залегавшего под толстым слоем глины, по которой мы плавно скользили. Каменюка лежала прямо на краю колеи и завораживала ослепительной белизной, как бы издали заманивая в ловушку. Как ни старался Николай объехать валун, в конце концов он оказался под нами, и зеленая машина с раскрытыми дверцами стала похожа на коллекционного жука, приколотого булавкой.

Опускаю диалог между нами, потому что полнейшая безлюдность места заточения допускала полную раскованность и изощренность выражений, которым мог поучиться и одесский портовый грузчик и сибирский старатель-золотодобытчик. Остыв от взаимных упреков, мы по очереди стали вымывать камень из глины, направляя под него стекавший по колее ручей. Через пару часов упорного труда мы убедились, что он прочно уперся нижним концом в материковый пласт, а верхним в порог машины. Намаявшись, оба с ног до головы в грязи, мы вспомнили о бревнах, попадавшихся по дороге, но нечего было и думать добраться до них в колясках. Вдруг Коля нерешительно произнес: – Слушай, а, может, подойдет домкрат?

Инструмент был извлечен, и автор догадки выполз в жижу. Наши мелиоративные работы даром не пропали, и домкрат теперь можно было поставить на твердый грунт. И вот два безногих, перепачканных белой известковой глиной и слившихся с местностью искателя приключений, – один снаружи, другой, – свесившись через окно, – пытаются выкатить освободившийся камень из глубокой рытвины. Наконец мы вздохнули с облегчением. От момента пленения до этого вздоха прошло "каких-нибудь" четыре часа, но мы доказали, что нет таких трудностей, которые не смогли бы преодолеть те, кого называют инвалидами.

Глядя на белую от высохшей глины машину и на нас в отпадающих струпьях грязи, Михалыч (Николай Михайлович Крылов, светлая ему память) усмехнулся: – Все понятно, – Лев Крым Николаю показывал.

В ситуации похлеще оказался Володя Клопцов из Киева. Нас все же было двое, а он в одиночку забрался километра на два вглубь леса и безнадежно застрял там. Дотемна он полз по кочкам и кустам к большаку. Ободранного и перемазанного мужика, лежащего без сил на обочине в сумерках, водители объезжали с опаской до тех пор, пока один смельчак решил выяснить, если это пьяный, то как он сюда попал, а если труп, то почему шевелится. Месяца два зализывал ссадины незадачливый любитель дикой природы.

Надеюсь, что этими шоферскими байками – "ужастиками" я не отбил у неискушенных читателей зарождающуюся "охоту к перемене мест" и к автомобилю вообще. В этом отношении, как ни странно, труднее бывает тем инвалидам, которые в прошлой жизни были профессиональными шоферами или опытными любителями. Так, спинальнику Мирону Вилянскому с 15-летним водительским стажем понадобились 6 лет после травмы, прежде чем он решился сесть в свою старую машину, переделанную на ручное управление. Переучиваться "с ног на руки", по его словам, было очень непросто, и это отняло не один месяц. В моем доме живет бывший шофер, которому одну за другой ампутировали ноги вследствие заболевания сосудов. Он со страхом и недоумением смотрит, как я сажусь в машину и сам себя настроил на то, что не сможет теперь водить. Пока мои убеждения на него не действуют, и у него даже не возникло желание попробовать сесть за руль одной из пяти машин с ручным управлением, которые прописаны в нашем дворе.

Большинство сотрудников дорожной милиции с пониманием относятся к инвалидам за рулем, и, насколько мне известно, им даже дано указание при незначительных нарушениях снисходительно относиться к нашему брату. Я много раз испытал это на себе, причем обратил внимание, что чем выше по званию инспектор, тем он мягче. В центре Москвы дежурят одни офицеры, и культура их общения с водителями медленно, но растет. Но так или иначе, вступать в конфликт с гаишником, как известно, себе дороже, даже если вы правы. Если найдет коса на камень, то в роли косы, скорее всего, окажетесь вы, а не какой-нибудь местный сержант, который привык получать удовольствие от упоения бесконтрольной властью. Тут надо быть тоньше и, если хотите, хитрее. Один пример из личного опыта:

На трассе под Курском при пересечении глубокого оврага да еще в дождь почти на моих глазах произошла крупная авария, к счастью, без жертв. С обеих сторон дороги возникли пробки. Я очутился в самом начале колонны, но приехавший на разборку сержант приказал осадить задним ходом в гору. Для этого надо было выполнить довольно сложный для ручного управления маневр, к тому же при запотевшем и закрытым коляской заднем стекле. Я побоялся столкновения с другими машинами, заблокировавшими меня сзади, попытался это объяснить инспектору и попросил его выпустить меня вперед. Он настаивал, я отказался подчиниться. Сержант был в ярости, и я лишился документов.

Я понял, что мне грозит отсидка до конца разборки аварии, а это пахло не одним часом. Тут мне в голову пришло решение, до которого никогда раньше я не мог додуматься. Через вышедших из своих машин водителей я потребовал, чтобы сержант вызвал по рации для меня "скорую помощь". Шантаж подействовал незамедлительно, документы мне принесли, и, подождав для приличия еще минут пять, я рванул с места по пустому шоссе. Конечно, не стоит козырять инвалидностью где попало, но в экстренных ситуациях мой пример может кому-то из вас пригодиться.

Раз уж опять дошло дело до советов, то примите напоследок еще несколько рекомендаций старого зануды, которого хлебом не корми – дай поделиться богатым жизненным опытом.

Если вы надумали отправиться в дорогу один, то надо прежде убедить взволнованную родню, что возможная опасность не уменьшится, если рядом с вами окажется еще кто-то, ничего не понимающий в машине, а ваша ответственность и нервозность даже возрастут. Справиться с мелкими проблемами вы сможете и сами, равно как позвать на помощь. В конце концов родные привыкнут к вашей самостоятельности, просто по возможности почаще давайте о себе знать. Из крупных городов и кемпингов можно позвонить, а я, чтобы не тратить времени, иногда просто останавливаюсь у почтамта и, объяснив обстановку, прошу прохожих позвонить мне домой по автомату, не дожидаясь и, естественно, расплачиваясь заранее. Надо сказать, что пока никто меня не обманывал.

Как лучше ехать в машине: в ортопедических аппаратах или без них? С одной стороны, аппараты сковывают подвижность, вызывают спастику, не дают удобно лечь и отдохнуть, но, с другой, позволяют в любой момент осмотреть машину и забраться под капот, попросить помощь, не вынимая коляску, которую в этом случае можно приторочить к верхнему багажнику. Раньше я более или менее регулярно пользовался аппаратами и в пути брал за правило каждые три-четыре часа выходить для разминки и внешнего осмотра.

Правда, чтобы при подозрении осмотреть колеса достаточно иметь зеркальце на рукоятке, вроде того, которым пользуются инспектора для сличения номера двигателя при техосмотре. В солнечную погоду зеркало – единственный способ хоть как-то обратить на себя внимание, если вы застряли неподалеку от дороги и звуковые сигналы не доходят или непонятны. Заведите картонную табличку 25 х 25 см с рукояткой. На одной стороне изобразите красный крест, на другой – знак инвалида. Включив аварийную сигнализацию и покачивая этой лопаткой, вы также привлечете внимание. Сергей Опатович говорит, что он останавливал машины, просто махая красной тряпицей. Времена, что ни говорите, все же меняются, и если я вожусь на улице с колесом, машины иногда останавливаются, даже не дожидаясь просьбы.

Несколько советов на стоянке или во время остановки: не ездите по ночам без крайней надобности. Останавливайтесь на ночь у поста ГИБДД или рядом с трейлерами. Ставьте машину лицом к трассе. Познакомьтесь с соседями по ночлегу, чтобы они поняли, с кем имеют дело, и при случае откликнулись на ваш сигнал. Ложитесь спать так, чтобы дотянуться до звукового сигнала, выключателя фар и ключа зажигания. Не ставьте на ночь ничего под педали. Не открывайте окно незнакомым, так как у них могут быть газовые баллончики. Кстати, неплохо запастись таким средством защиты и самому, хотя бы для уверенности. никогда и никого не подсаживайте.

Но вы гораздо спокойнее отдохнете в кемпинге или мотеле с охраняемой стоянкой. Отдохнете не только телом, но и психологически, ведь оставаясь в машине, вы все равно как бы находитесь в дороге. Дай Бог, чтобы все эти предостережения оказались лишними, но в наше неблагополучное время лучше перебдеть, чем недобдеть.

Держите коляску сверху багажа, чтобы легко вынуть ее через боковую дверцу. Некоторые полио и спинальники с вялым параличом держат низкие "ампутантские" тележки, с которых легко объехать машину и заменить колесо. Кстати, я всегда ставлю запаску за спинку пассажирского кресла.

Рис. 39. Походный стульчак с регулируемой высотой.

Кроме самых необходимых запчастей, я вожу бинокль для чтения объявлений, автокипятильник или кофеварку, термос и НЗ (сухари, грецкие орехи и плитку шоколада). Некоторые автопутешественники берут с собой походный стульчак: приделывают складные ножки к сидению унитаза или сооружают более солидное туалетное приспособление (см. рис. 39).

Почаще делайте гимнастику шеи и рук. Для колясочников-автомобилистов остеохондроз (отложение солей) шейного и грудного отделов позвоночника усугубляется постоянным напряжением спины и плечевого пояса. Я рекомендую несколько приемов самомассажа, который желательно проводить 3-4 раза в день сидя в коляске и через 2-3 часа за рулем:

1. Поглаживание шеи от затылка к плечам.

2. Интенсивное разминание концами пальцев или ребром ладони в том же направлении.

3. Поперечное разминание шеи.

4. Повторное разминание сверху вниз.

5. Поглаживание передней части шеи от подбородка к груди.

6. Массаж грудных мышц от грудины к подмышкам.

7. Массаж поясницы косточками пальцев от копчика вверх по позвоночнику.

8. Попеременное растирание ягодиц.

На этом последнем слове я, пожалуй, поставлю логическую точку всей главы.