Библиотека

С сильными на равных

Перед стартом

Приглашение принять участие в группе сопровождения марафона на инвалидных колясках было для меня неожиданным.

Нет-нет, до этого я, конечно, слышала о подобных соревнованиях. Видела по телевизору репортажи о паралимпийских играх, где спортсмены-инвалиды состязались в ловкости и выносливости не менее азартно, чем здоровые люди. Читала и об уникальных экспедициях, организованных известным путешественником Дмитрием Шпаро и московским клубом "Приключение", когда люди, прикованные к коляскам, совершали переходы и восхождения, не всякому здоровому доступные, то взбираясь на Эверест, то пересекая Аляску...

Впервые такую идею — пройти марафоном на инвалидных колясках всю Россию

— Дмитрию Шпаро подсказал канадец Рик Хансен. Автомобильная катастрофа сразила Хансена в пятнадцать лет. Подросток-атлет стал инвалидом. Но уже тринадцать лет спустя, пишет в своей книге "Репетиция с аншлагом" Шпаро, он появился в России с ошеломляющей миссией. Объехав планету, Рик Хансен "намотал" на колеса своего кресла-коляски около пятнадцати тысяч километров. Тридцать четыре страны, два года странствий.

Было это в конце восьмидесятых. Дмитрий Шпаро к тому времени уже имел опыт общения с инвалидами: вместе с журналистом Владимиром Снегиревым он делал в газете "Комсомольская правда" страничку "Твой полюс", рассказывая о людях, жизненный путь которых освещен мечтой, целью, сверхзадачей — достичь своего полюса.

Перелистывая позднее выпуски "Твоего полюса", признается Дмитрий Шпаро, он поразился соотношению: на пять здоровых героев приходился один увечный. По всемирной статистике соотношение инвалидов и здоровых в обществе примерно один к десяти. В героической же рубрике оно было в два раза больше! И это при том, что редактор регулярно и старательно изгонял из рубрики "Твой полюс" больных и калек: "Нас не поймут — разве только инвалиды у нас герои?"

Это потом, много позже, как пишет Шпаро, к нему пришло понимание: чтобы стать учителем, музыкантом, фокусником, инженером, инвалиду и впрямь надо быть героем.

История Рика Хансена утвердила его в этой мысли. А главное — зародила идею устроить российский супермарафон людей в инвалидных колясках. Набрать команду смельчаков, готовых на своих двоих — простите, на своих руках, вращая ободья коляски, — пройти Россию от края и до края. Организация Объединенных Наций включила этот марафон в Программу десятилетия инвалидов и стала официальным патроном мероприятия.

11 апреля 1992 года трансроссийский супермарафон инвалидов на колясках стартовал во Владивостоке. За шесть месяцев трое мужественных парней, толкая руками колеса инвалидных колясок, прошли до Санкт-Петербурга.

Потом были и другие марафонские забеги. Можно сказать, этот спорт самых выносливых стал традиционным для инвалидов, и многие областные и городские организации Всероссийского общества инвалидов устраивают сейчас собственные марафоны

— от однодневных, как Московский ежегодный, стартующий на Воробьевых горах, до трансреспубликанских, как, предположим, экологический марафон инвалидов-колясочников Семипалатинск — Челябинск — Чернобыль, состоявшийся в 1996 году.

Все эти марафоны ставят перед собой, как правило, одну цель — благородную, высокую, но единственную — заставить инвалидов поверить в свои силы, здоровым же — показать безграничные возможности человека, даже если он ограничен физическим недугом.

Красиво? Да. Необходимо? Конечно! И... узко.

— Узко, — сказала однажды себе, задумавшись над отдачей этих громких мероприятий, Вера Ивановна Шишкина, председатель Пермской областной организации ВОИ.

Марафоны, несомненно, привлекают общественное внимание. Но не слишком ли расточительно, размышляла она, тратить довольно значительные средства лишь на то, чтобы вновь и вновь доказывать очевидное? И только ли с инвалидами надо налаживать контакты и вести диалоги?

Из долгих размышлений, из бесед с коллегами, из где-то читанного, увиденного, услышанного и родилась идея пермского марафона. Марафона в своем роде уникального.

Сегодня, оглядываясь на совершенное, я думаю, правильнее было бы назвать его полузабытым словом "агитпробег". Потому что отнюдь не только (и даже не столько!) спортивные задачи ставил перед собой этот марафон, сколько — прежде всего! — задачи идеологические.

Какие же именно?

Во-первых, встречи с руководителями районных администраций, служб и ведомств, разговоры с ними за " круглым столом" о проблемах инвалидов.

Ведь множество (если не сказать большинство) чиновников на местах, ответственных за то, чтобы сделать хотя бы сносной жизнь людей с ограниченными возможностями, не готово — просто психологически не готово! — общаться с ними. Не из-за жестокости, а всего лишь потому, что не владеют достаточной информацией об инвалидах, их запросах и чаяниях, их потребностях и возможностях. По традиции решение всех инвалидных проблем полностью и безоговорочно отдается службам соцзащиты. А между тем новый закон о социальной защите инвалидов прямо адресуется и Министерству труда, и Министерству образования, и Министерству финансов, и Госспорткомитету. И это вполне резонно. Когда человек становится инвалидом, он теряет связи со средой, обеспечивающей его жизнедеятельность. Чтобы эти связи восстановить, необходимы усилия многих и многих ведомств.

Во-вторых, встречи с активистами городских и районных организаций Всероссийского общества инвалидов. Что греха таить, на местах эти ячейки зачастую воспринимаются и населением, и властями не всерьез. По ряду причин. И потому, что у нас принято скорее жалеть убогих, чем сотрудничать с ними. И в силу молодости самого инвалидного формирования (ведь ему только-только десять лет!). И — это тоже не секрет

— подчас из-за недостаточной подготовленности, неуверенности в себе, малого авторитета. "Наш марафон должен стать для них глотком свежего воздуха", — решила Вера Ивановна.

Ну, а в-третьих, участники марафона должны были обследовать среду обитания инвалидов, как говорится, на собственной шкуре проверить, насколько она безбарьер-на, насколько доступен инвалидам на костылях и колясках вход в общественные здания, клубы, школы, насколько проходимы улицы и тротуары. Ведь физические барьеры на пути людей в инвалидных колясках (все эти порожки, лестницы, бордюры, дороги, лишенные удобных съездов-пандусов) становятся непреодолимыми психологическими барьерами на пути к полноценной жизни.

По мысли организаторов марафона, снятые на видеокамеру самые отдаленные уголки нашей области (как, впрочем, и те, что на виду) должны были послужить пищей для предметного разговора на координационном совете при вице-губернаторе, а впоследствии лечь в основу целевой программы, облегчающей контакты, коммуникации, а значит, и саму участь инвалидов.

Вот такая "идеологическая начинка" должна была составить суть марафона.

Предполагалось, что он охватит 12 городов и районов Прикамья, Маршрут: Кунгур

— Березовка — Лысьва — Чусовой — Горнозаводск — Гремячинск — Кизел —Губаха

— Александровск — Березники — Соликамск — Добрянка. Протяженность маршрута

— 900 километров, длительность — 15 дней. Часть пути инвалиды, участники марафона, будут ехать в автобусе, но вход-выход из города и все передвижения внутри населенного пункта — только на колясках.

Таким образом, своими силами предполагалось преодолеть примерно треть маршрута.

Кандидатуры участников обсуждались долго и придирчиво. Учитывалось все.

Возраст. Марафонцы должны быть достаточно молоды, но достаточно зрелы, чтобы суметь от имени всей 180-тысячной армии людей с ограниченными возможностями, проживающих в Прикамье, заявить должностным лицам о своих бедах и проблемах.

Коммуникабельность и уживчивость. Людей с плохим характером в ответственное и рискованное дело, известно, лучше не брать. (Но где найти инвалидов с "неиспорченным" от долгой изоляции характером?)

Состояние здоровья. Вроде бы, ведя речь о человеке с серьезно декомпенсированной двигательной функцией, говорить о "состоянии здоровья" нелепо. Но при всех понятных ограничениях марафонцы должны быть достаточно сильны, чтобы выдержать и нелегкие физические нагрузки (проходить по 15-20 километров в день), и отрыв от дома, и проживание в разных, порой не слишком-то приспособленных условиях.

Интеллект, жизненная позиция. Команда марафонцев должна быть командой единомышленников, людей, объединенных не только общей бедой, но и общим взглядом на проблему, общим пониманием того, как ее, эту проблему, следует решать.

Забегая вперед, могу сказать, что наша команда отвечала всем требованиям, безукоризненно и ответственно выполнив поставленные задачи. 900-километровый маршрут преодолели: Владимир Механошин (г. Нытва), Андрей Загородский (с. Карагай), Людмила Трубникова (г. Пермь), Григорий Вотинов (г. Пермь), Зоя Тюфякова (г. Пермь), Юрий Гладких (с. Березовка) и Вера Чугайнова (г. Березники).

Для нормального жизнеобеспечения марафонцев была сформирована группа сопровождения. В нее вошли семь студентов-волонтеров, добровольцев из Пермского педагогического университета.

Кто еще?

Пресса — директор редакционно-издательского центра "Здравствуй" Галина Александровна Дубникова, журналист газеты для инвалидов "Здравствуй!" Андрей Тепло-ухов и я.

Водители двух легковых машин и одного автобуса "МАН".

Четыре офицера из подразделения ГИБДД (еще не привыкнув к новой аббревиатуре, все по-прежнему называли их "гаишниками"). Они обеспечивали нашу безопасность в ходе передвижения по шоссе.

И, конечно, руководство марафона: Вера Ивановна Шишкина, председатель Пермской областной общественной организации ВОИ, ее "правая рука" Зинаида Викторовна Быкова и ведущий специалист областного комитета соцзащиты Зоя Васильевна Трошина.

Хроника марафона. «Гладкой дороги!»

Тронулись! От драматического театра, где был дан старт, идем по улице Ленина до Комсомольского проспекта и дальше до Дворца культуры имени Свердлова. Июньское солнце палит нещадно. По правилам марафона рядом с каждым участником на дороге непременно находится сопровождающий. Тут же мысленно даю себе слово не садиться в машину, пока ребята катят самостоятельно. Но выдержать их темп не так-то просто. Несмотря на то, что Комсомольский проспект — это длинный тягун в гору, шагать рядом с колясками не получается. То и дело сбиваешься на трусцу. А то и на настоящий галоп.

Через три квартала дыхание уже сбивается. И это у меня, которая на ногах. А ведь ребятам приходится преодолевать это расстояние фактически "вручную".

Болельщиков, желающих приобщиться, пробежать рядом, — хоть отбавляй. Рядом со мной, например, трусит накачанный загорелый дядя в импортной пижонской майке, таких же шортах и красной повязке на лбу. На ходу знакомимся. Оказывается, Виктор Татаринов — фанат беговых марафонов. В юности был спортсменом-легкоатлетом, занимался горным туризмом. В одном из альпинистских восхождений получил травму — перелом пяточных костей. Дорогу в горы это обстоятельство Виктору Прокопьевичу перекрыло, но от спорта не отвратило. Несколько лет назад он познакомился с активистами из клуба любителей бега "Вита". И сейчас успел уже не раз "обогнуть экватор" (если мерить в километрах, которые он преодолел на марафонских дистанциях). Неоднократно участвовал в ветеранских чемпионатах Европы по марафонскому бегу — в Германии, Италии, Польше. И опять собирается... Виктор Прокопьевич обо всем этом рассказывал, а сам как бы невзначай, ненавязчиво подталкивал коляску то одного, то другого марафонца.

— Ну, а здесь-то? Сюда-то зачем? Что привело? Он улыбнулся моей непонятливости:

— Так ведь это... марафон же! Я по радио услышал — думаю, нельзя пропустить. Если уж не все девятьсот километров, то участок, который по Перми, пробегу с ребятами обязательно. Просто, чтобы поддержать...

Признаться, такой азарт и сочувствие болельщиков прямо-таки изумили. Но восхищаться долго было некогда. Собеседников на трассе в этом, самом первом, забеге мне хватало. Рядом с Виктором Татариновым вижу немолодого человека в коляске, с ампутированными выше колен ногами. Александр Иванович Кожевников, активист ВОИ. Отправиться в марафон не позволяет возраст, а проводить ребят, поболеть за них, пройти рядом хоть часть трассы — счел своим долгом.

У Дворца культуры имени Свердлова встречает целая делегация — активисты районных обществ с развернутыми плакатами. "Гладкой дороги!", "Гриша, крепись!", "До встречи на финише!" — это поусердствовали мотовилихинцы: именно в Мотовилихинском районе проживает Гриша Вотинов.

На листовках, приклеенных к стеклам автобуса, лозунги другие: "Инвалидам — жизнь без барьеров", "Инвалид — такой же человек, как и все", "Посмотрите на нас и подумайте".

Дорожная инспекция прижимает к бровке встречные машины. На обочине выстроилась уже целая демонстрация: рокеры, автолюбители, местные пацаны. Приветственно гудят клаксоны. В глазах водителей — у кого изумление, у кого улыбка, у кого-то восторг, а у кого-то ужас.

Подумалось: кроме лозунгов в поддержку инвалидов нам следовало растянуть еще один плакат — " Не лихачь!". Ведь многие из тех, кто сидит сейчас на колясках, получили травму вследствие дорожно-транспортного происшествия. Так что наша колонна — очень поучительное зрелище.

Прохожие, кажется, действительно задумываются, глядя на эту непривычную картину. Ну, а марафонцы, положив почин первому этапу своего пути, грузятся в автобус. Впереди Кунгур.

Потрет марафонца. Людмила Трубникова

Классную спортсменку-легкоатлетку, ее пригласили выступить на турслете. Заводская команда предприятия-гиганта, где Людмила Трубникова числилась освобожденным комсоргом цеха, непременно должна была выиграть. Ну как же! Завод гремел по всей стране своей уникальной продукцией, из года в год получал ордена и знамена, мог ли он допустить, чтобы заводская самодеятельность или спортивные успехи подкачали.

Короче, Людмилу включили в команду. Турслет — известное дело: ориентирование на местности, преодоление препятствий, переправа...

Эту переправу установили хитро. Альпинисты постарались — между двух скалистых уступов натянули канат. Внизу обрыв метров двадцать, а от уступа до уступа по прямой не больше десяти. Пристегнувшись карабинами, проскользнешь в момент, опытному спортсмену — плевое дело. Они и скользили, как бусинки по нитке. Один, другой, третий... Людмила все сделала правильно. И парень, который шел перед ней, тоже. Карабин, страховка, руки на канат, вниз не смотреть.

Они не учли только одного. Да, собственно, и не могли этого учесть: колышек, за который крепился канат, колышек, вбитый в меловую основу каменного уступа-известняка, все расшатывался, расшатывался, расшатывался...

Я не знаю, что чувствует человек, когда летит в каменную пропасть. Вероятно, не узнаю никогда: спросить об этом Людмилу у меня не повернулся язык.

Парень, который шел перед ней, разбился насмерть. Мгновенно. А Людмиле повезло, если можно назвать везением диагноз: черепно-мозговая травма, компрессионнооскольчатый перелом позвоночника, повреждение внутренних органов, множественные переломы костей стоп.

В этот день — 5 июля — ей исполнилось двадцать лет. В августе она собиралась съездить со своим парнем на Кавказ, подняться по знаменитой Военно-Грузинской дороге. В сентябре они должны были пожениться.

Человеческую жизнь часто сравнивают с дорогой. С путем, извилистой тропинкой, ровным шоссе. Мне кажется, она больше походит на лестницу. Только освоишь, обживешь одну ступеньку — пора тянуться, перешагивать на другую. Не случайно переходным возрастом называют и три года, и семь, и тринадцать-четырнадцать... Но есть среди таких ступенек-переходов возраст воистину переломный, когда определяется все — профессия, призвание, любовь, а значит, и личное счастье, и материальное благополучие, и весь дальнейший рисунок судьбы. Это годы после восемнадцати.

Рухнув с той переправы, Людмила сломала не только череп и позвоночник. На осколки, вдребезги раскололась ее жизнь — и личное счастье, и материальное благополучие, и спортивная карьера. Переломный возраст... Каким зловещим, каким буквальным смыслом наполнилась эта метафора. Перелом судьбы.

— Леля, доченька, — причитала мама, сидя у ее койки в бесконечные больничные минуты, складывающиеся в часы, недели, месяцы. — Только бы головушка твоя зажила. Только б с головой-то все в порядке было! Неужели так без памяти и останешься?

Выплывая из наркотического забытья, Людмила не ощущала ничего, кроме острой боли. Кажется, болела каждая клеточка, и особенно — так мнилось — от груза, что растягивал тело в длину. Это было необходимо: осколки позвоночника вдавились, врезались в уцелевшие кости, травмировали спинной мозг.

Она еще не задумывалась о том, чем это может обернуться. Лишь бы голова-то уцелела, мама верно говорит, а уж там-то она выдюжит, оклемается, поставит себя на ноги.

Не поставит. Этот безоговорочный приговор врачей Людмила узнала не сразу. А когда ей разъяснили, когда поняла, наконец, в чем дело — впала в глубочайшую депрессию. Нет, она не устраивала никаких демонстраций — просто действительно вдруг расхотела есть, пить, разговаривать. Она не задавалась мучительными вопросами, вроде того: зачем ей теперь жить и кому она, калека, будет нужна? Просто лежала, отвернувшись к стене, а перед глазами проходили такие недавние, такие привычные картины.

Вот она в деревне, с девчонками-подружками направились на танцы. Мини-юбка, новые колготки.

— Ой, Милка, какие ножки у тебя красивые! — всплескивает руками соседка. — За одни ножки влюбиться можно!

Вот на лыжной тренировке в спортклубе.

— Ленишься, ленишься! — кричит тренер. — Отрабатывай технику! К твоим золотым ногам еще умение — чемпионкой мира станешь,

Не стала. Не станет. Вообще не станет никем, будет лежать вот тут колодой, обуза для всех, приспособление для переваривания пищи, не человек, а...

А дальше что? Мать с отцом живут в деревне, кроме Людмилы и двоих старших, уже оперившихся, у них на руках еще двое детей-подростков. Всем она обуза. Крах, конец, жить не имеет никакого смысла...

Однако покончить с собой оказалось делом вовсе не таким уж простым, как мыслилось. Узнав о ее попытке, мать сказала:

— Запомни, Леля: я не для того тебя рожала, растила да восемь месяцев в больнице выхаживала, чтоб хоронить. Если ты что над собой сделаешь — мне тоже не жить.

Ах, да что теперь вспоминать! Разве расскажешь, как из тягучей патоки отчаяния ее вытаскивали всем миром? То молоденькие медсестрички укладывали ее на каталку и в нарушение всех больничных правил увозили в свою "курилку" — поболтать, посмеяться, посплетничать о врачах и пациентах. То цирковой акробат, пациент из соседней мужской палаты, угодивший в больницу с вывихом шейного позвонка, учил:

— Тренируйся, постоянно тренируйся. Мысленно. Ты ведь помнишь все движения, которые делали твои ноги, когда бежала на рекорд. Посылай мысленные импульсы ногам, как будто вживую, наяву делаешь то же самое.

От этих мысленных тренировок она уставала едва ли не больше, чем от реальных.

И каким же было чудом, каким счастьем, когда кожа бедер, а после и голеней — кажется или впрямь? — вдруг ощутила покалывание докторской иглы.

— Буду ходить? Бегать? Все вернется?

— Ну, все не все, но вставать на ноги, судя по всему, со временем научишься.

Это было победой. Прежде всего над собой. Значит, не надо умирать. Значит, жить все-таки можно, жить стоит. Только вот как — жить?

С женихом Людмила к этому времени уже рассталась. Нет, он не бросил ее — хороший, добрый, любящий парень. Он примчался к ней в больницу на следующий же день после трагедии. Он навещал ее постоянно. Он уверял: "Мы все равно поженимся, я не брошу, какой бы ты ни была. Я ведь люблю". А она смотрела на него, такого загорелого, здорового, и вспоминала, как они ходили на танцы в заводской ДК. "Красивая пара", — говорили про них. Они любили танцевать вместе, у них хорошо получалось вдвоем. Ими любовались. И что сейчас? Сейчас будут смотреть с жалостью: "Красивый парень. Вот ведь, не бросил. Молодец. Не повезло ему. Да, но ведь не бросил. Трудно с калекой. Видать, любит". Не надо ей такой благородной любви! Чтобы чувствовать себя всю жизнь облагодетельствованной? Да и... кто готов поручиться, что хватит его любви на все ее обиды и капризы, на непомерно усложненный быт, на вечные горшки, костыли, операции и лекарства? На перспективу остаться без детей?

В общем, она добилась своего. Она гнала его от себя долго и упорно и наконец прогнала совсем.

На семейном совете решили: в деревню, к отцу и матери, Людмилу не отправлять. Остаться увечной, на коляске, в деревне — значит, уж точно похоронить себя в четырех стенах. Работы не найти. Учиться невозможно. А быт? Все удобства во дворе. А распутица весной-осенью? А заметенные снегом дороги зимой?

Завод выделил своей бывшей "красавице-спортсменке-комсомолке" комнатку в семейном общежитии. Вскоре в эту комнатку перебралась и ее старшая сестра, окончившая курсы бухгалтеров. Девушки стали жить вместе.

Старшая, Валентина, с утра уходила на работу, младшая оставалась дома. Готовила обед, убирала квартиру, стирала белье... А потом у Валентины родился Никитка — плод долгого, почти двухлетнего романа с одним иногородним женихом, который все не мог решить, брать ли ему в жены женщину с полупарализованной сестрой на руках.

В общем, когда появился Никитка, жизнь двух сестер и вовсе вошла в обыденную колею.

— Ты будто наш папа, деньги зарабатываешь, я — мама: ребенка нянчу, а Никитка — наш сын, — смеялась Людмила.

Он и правда в детстве нередко путался, а то и называл "мамой" сразу обеих. А когда пошли дети у других Людмилиных братьев-сестер, когда получили Людмила с Валентиной новую двухкомнатную квартиру, Лелино постоянное присутствие в доме и вовсе стало неоценимым преимуществом! Некуда ребенка пристроить на выходные? Как это? У нас же Леля есть! Надо найти управу на неслуха? Отправьте к Леле — она его живо вышколит. Она умела обращаться с подрастающими племянниками как никто. То ли вечная жажда общения, то ли нерастраченное материнство, то ли вот эта несуетность, неспешность — а куда бежать-то, на коляске? Далеко не убежишь! — как-то разом умиротворяла озорников и капризок. Леле выкладывали сердечные тайны. С ней делились сокровенными планами, обсуждали самые сложные отношения и мастерили модные прически. "Леля для нас - это все! - сказали мне две ее погодки-племянницы, когда однажды мы встретились у нее в гостях. - Главный человек в доме".

А вскоре выяснилось, что Леля незаменима еще и в качестве транспортного средства. Во всяком случае, в те небогатые времена она среди всех братьев-сестер оказалась единственной владелицей автомашины. Правда, крошечного "Запорожца" с ручным приводом, но — машины!

Рассказывая историю Людмилы Трубниковой, здесь можно было бы поставить точку. В самом деле, не худший поворот судьбы, не худший вариант.

Только... Только люди, знающие Люду ближе, согласятся: жить, растворившись в других, жить жизнью пусть близких, любимых — но все-таки иных людей, а не своей собственной — вариант не для нее. Слишком она для этого самобытна, самостоятельна, самолюбива.

Не бывает семей без конфликтов. И ссоры двух сестер - редкие, впрочем, и всегда заканчивающиеся примирительными слезами - сводились, как правило, к двум упрекам:

— Я из-за тебя судьбу не устроила (это старшая).

— Я всю жизнь провела у вас на кухне (младшая).

Последнее, впрочем, не слишком справедливо. Были, были в Лелиной жизни и поездки на курорт, и встречи с друзьями, и другие подобные радости, которые случаются у каждого — и больного, и здорового человека. Только до них, до этих радостей, надо было еще дойти, дорасти, дозреть. Пострадать. Как, впрочем, надо, наверное, и каждому из нас — больному ли, здоровому.

Впервые на курорте в городе Саки Людмила оказалась несколько лет спустя после травмы. Она ехала туда с единственной целью — лечиться! И упакованные в уродливые башмаки ее ноги, и стиснутые губы, и стянутые в тугой узел волосы — все твердило об одном: я девушка порядочная, мне всякие глупости без надобностей...

Соседки по палате ее поразили. Одна, лежа у окна, красила ресницы. Другая рассказывала о вчерашнем свидании с кавалером. Остальные бурно обсуждали животрепещущий вопрос: куда отправляться сегодня вечером — в кино или на танцы.

" Ненормальные какие-то, — неприязненно подумала Людмила. — А может, распутные?"

Это потом, много позже, она поймет, что ее соседки по палате были самыми что ни на есть нормальными и весьма добропорядочными девушками. Что умение жить, как все, несмотря на то, что судьба сталкивает тебя на обочину жизни, — это и есть наиглавнейшее умение. И научиться ему не только можно, но и необходимо.

— Это всегда так бывает в Саках, — вспоминает теперь Людмила. — Сначала, один день, — слезотерапия, когда каждый вновь прибывший рассказывает свою историю, а все остальные дни — смехотерапия.

Девчонки научили Людмилу не раскисать от первых неудач на тренировках. " Знала бы ты, что испытывает взрослый человек, когда впервые вновь учится стоять вертикально! Кажется, хоть зубами за воздух, да уцепись — а не за что зацепиться".

Девчонки заставили ее вновь поверить в то, что она красавица, что способна не только нравиться — сводить с ума...

Здесь же, в Саках, в очередной приезд Людмила познакомилась со своим будущим мужем.

Ей было уже за тридцать. Анатолий — тоже не мальчик. Работал водителем, жил в Тамбове. Бравый, боевой, шустрый. Однажды летом, купаясь, неудачно нырнул. И вот... Позвоночник у Анатолия поврежден в верхнем, шейном отделе, поэтому у него нарушены функции и рук, и ног. Правда, степень повреждения не столь тяжелая, как у Людмилы. Ходит он без костылей и даже играет на гитаре. Песнями этими под гитару высокий стройный тамбовчанин ее и покорил.

— Да нет, — смеется сейчас Людмила, — просто он был самый настырный из всех моих кавалеров.

Дома, в Тамбове, Анатолия ждала жена. Но, вернувшись на родину, он понял: жить без Людмилы не сможет. Хоть режьте его на куски. Такой вот получился "курортный роман"...

Впрочем, поженились они, понятно, не с бухты-барахты. Людмила долго думала и советовалась со своими, прежде чем решиться на столь смелый шаг.

Немало трудностей пришлось преодолеть и Анатолию. Но сейчас, спустя годы, нельзя не убедиться: все, что было сделано, было сделано и вовремя, и правильно, и хорошо.

Растет сын Андрюша. История его появления на свет заслуживает отдельного разговора. Заведующая женской консультацией, к которой Людмила пришла — простите, въехала на коляске — на прием, просто в неистовство пришла, узнав о ее намерении родить: "Да что это за безрассудство! Что это вы себе позволяете!"

Сейчас это "непозволительное безрассудство", появившееся на свет посредством кесарева сечения, служит для мамы и папы источником постоянной радости. И хлопот, конечно. А еще — ногами, руками, глазами. А еще — палочкой-выручалочкой, проводником и буфером при общении с внешним миром, все еще таким не оборудованным, неласковым для инвалида. "Сбегай, принеси, спроси, узнай", — это все поручения для Андрейки. И, честно говоря, справляется он с ними в свои пять лет просто блестяще.

Про таких женщин, как Людмила, говорят: "Прочно стоит на ногах". Я бы тоже про нее так сказала, если б это выражение в данном случае не звучало столь кощунственно. Хотя разве для того, чтобы прочно стоять на земле, обязательно иметь здоровые ноги? Тут ведь дело совсем в ином, правда?

У нас другие скорости...

Знаете, чем отличается инвалид от здорового человека? Скоростью. Я поняла это неожиданно, в одной из гостиниц. Вместе с моей соседкой по комнате мы высадились из машины.

— Ну ладно, пока ты на костылях поднимаешься, я кое-что в номере сделаю, ладно? — поулыбалась ей.

— Давай-давай, я иду, — ответила она. Жили мы на четвертом этаже. Она поднималась лифтом. Я успела по лестнице добежать до номера, распаковать вещи, обнаружив, что в кране наконец-то появилась горячая вода, простирнула кой-какие мелочи, развесила на балконе. И вышла ей навстречу. Мы столкнулись в пяти метрах от нашей двери в коридоре.

" Боже мой! — подумалось тогда. — Сколько сил и времени уходит у этих людей на то, чтобы выполнить вот такое элементарное. Сколько сил и тщания надо, чтобы держать себя в форме, выглядеть на равных с теми, для кого "простирнуть", "сбегать", "протереть" — мелочи, не заслуживающие обсуждения. Будничная, незамечаемая суета. Для нас то есть, здоровых. И как, должно быть, оскорбляет их дух эта суета, когда превращается она в большое, а то и непосильное дело".